Стоит только голове коснуться подушки, стоит только закрыться глазам, и Ванда тут же проваливается в сон. Оно и неудивительно: успехи впечатляют наблюдателей, но выматывают её саму. Быстрее, выше, сильнее, дальше, страннее, жестче. Максимофф ломают в течении всего дня, но за каждую ночь она умудряется собрать себя заново и цементирует осколки алыми нитями, что прочнее любых других скреп. Силы её растут неуклонно, неизбежно, с каждым днем, каждым часом, каждым мгновением. Поначалу барон сомневался, выживет ли, выдержит ли этот на вид такой хрупкий сосуд всю разбуженную в ведьме мощь, но вскоре понимает, что опасения были напрасны. А мог бы просто спросить, она бы ответила, что не о чем волноваться. Выдержит. Этот тщедушный человечек понятия не имеет о том, на что она способна и сколь многое может вынести. Он не подозревает о той боли, о тех бесконечных потерях, что разрывали её с той поры, как в их с Пьетро мир пришла война. И уж точно не догадывается, что она ещё готова выдержать.
На границе меж сном и явью, она чувствует, как кто-то прикасается к её лбу. Так сложно понять, спит она или еще нет, когда так устала. Так сложно сопротивляться, когда её окутывают не те привычные тревожные сны, клокочущие алым хаосом, а уютные изумрудные луга и поля, по которым привольно гуляет ветер и ласково касается её лица. Крики чаек и море вдали, везде гармония и ладность, но несмотря на вполне земной пейзаж, что-то подсказывает ей, никогда не покидавшей пределы своей небольшой страны, – такие виды на их планете не отыщешь.
―Тебя сложно убить, ― произносит Ванда. На ней почему-то алое платье, такие, наверное, носят женщины этого мира – здесь соседствуют друг с другом и латы, и струящийся шелк, и невесомый шлейф, расшитый золотом. И все та же слаженность просматривается. ― Сложно почувствовать, ―и еще сложнее понять, как защититься. Но рано или поздно, все тайное становится явным. Это она уже усвоила. ― Мне сказали... ― усмехается, прерываясь: мрачно, тяжело, мстительно. ―Я узнала, ―оба слова ударяет, всматриваясь в глаза мужчины, ―что скипетр был тебе дарован, ―кем именно не видела, кто бы ни был, он сумел укрыться от неё. Видно, этот трюк дано освоить тем, кто зовется божеством. Сможет ли она когда-нибудь быть столь же бесшумной, неслышной и необнаружимой? ― Ты его не удержал, ― без желания задеть, без подтрунивания, хотя с её-то прямотой наверняка покажется издевательством, жалящим упреком. Вот только сам факт, что он здесь, а она ведет с ним эту неторопливую беседу, должен сказать о многом. Значит, он не проиграл, но отступил. А главное не сдался. Ведьма улыбается неожиданно, дьявольски да безумно. ―А он тем более не удержит, ― фон Штрукер и не делал тайны из того, что времени у него куда меньше, чем хотелось бы. Чем-то же надо было оправдывать немилосердные тренировки и вечные авралы. ― Я знала, что за мной кто-то наблюдает, ― взгляд её расфокусируется, Максимофф чуть хмурится, вспоминая с чего все началось. Она чувствовала само присутствие, но не источник его, а потому сомневалась в том, стоит ли реагировать. И как это лучше сделать? Такие тонкости ей пока неведомы, приземлённая натура требует четкости и ясности получаемой информации, так гораздо легче. Она пока не может взаимодействовать со всеми потоками прошлого, настоящего, будущего и их вариаций, пока работает исключительно как приемник. Считывает, анализирует, черпает полезные сведения по управлению своими способностями для себя и брата, но и только. Ванда пока не знает, что уже способна влиять на временные линии и реальность, изменять их, выкручивать, как заблагорассудится. ― Думала, может очередной тест внутри теста, ― она бы не удивилась, получи в одни прекрасный день выволочку от барона за то, что не прошла испытание. А может быть, люди вот так сходят с ума, начиная ощущать нечто подобное? ―Ты пришел забрать его? ―спрашивает она. Скипетр кажется единственной причиной, по которой Локи оказался здесь, на Земле. Уж точно себя она к оным не причисляет. ―Или пришел забрать его, чтобы попытаться снова?