Кейт Марш оставляет где-то под его ребрами налипшую мерзкую черноту.
Нейтан обманывал других, еще чаще - самого себя, но всегда знал, что моральные устои - не его сильная сторона. Рамки шли волнами под кислотой, марками и кокаином, и вот уже черное было белым, белое - черным, прямое искажалось безобразно, а скривленное и извилистое, напротив, казалось бесконечно устремленным. Угрызения совести Прескотта не терзали, и не спал по ночам он совсем не из-за них. Только с Кейт что-то пошло не так. Не подавая виду, он, тем не менее, чувствовал это; ощущение тупого сожаления не росло, грудную клетку не крошило - оно просто вдруг появилось. И осталось призраком человечности.
В активнейший конфликт с ним вступала гордость: Марк был доволен. Он сказал это Нейтану и, кажется, даже потрепал его по волосам, как пса - "хороший мальчик". Прескотту и этого хватало обычно. Незначительные знаки расположения со стороны Джефферсона заставляли его буквально трепетать, дрожать, как в лихорадке. Это не было здоровым, но и сам он не был тоже, а значит, мог быть тем, кем был, не задумываясь - планка была снижена.
И все же даже почти-что-добродушной усмешки Марка, в конечном итоге, оказывается мало. Кейт не выходит из его головы, выполняя роль фонового белого шума; ее голос, кажется, не укоряет, но обещает простить.
От этого Нейтана тошнит.
Наркотики были верным способом избавиться от лишних мыслей и чувств, а со своим опытом их применения младший Прескотт мог бы читать лекции. От сожалений, он уверен, поможет старый-добрый амфетамин; на языке тают таблетки, когда он закуривает, опираясь рукой на створку раскрытого окна. Уже совсем скоро ему станет лучше, как становилось всегда; это уговоры, призванные отвлечь. Отвлечение собственного внимания - единственная доступная тактика, ведь Кейт Марш, эта глупая, жалкая, наивная, точно ребенок, Кейт со своими красными заплаканными глазами оставляет где-то под его белыми-белыми ребрами налипшую мерзкую черноту, а такого еще не было.

Проявочная - это лучшее место для кого-то вроде Марка. Джефферсон умеет выбирать подходящие вещи, потому что у него есть стиль; он утонченный и практичный. Только Нейтан в утонченность и практичность не вписывается, будучи полной противоположностью обоих. Может, поэтому он никогда не чувствовал себя здесь достаточно комфортно (как и в любом другом месте, но здесь, кажется, чувствовалось особенно) - вечно хотелось развернуться и уйти, и остаться хотелось тоже, будто само место пыталось оттолкнуть его, а Прескотт сопротивлялся.
Вот и сейчас, замирая на краткое мгновение на пороге, он чувствует это противодействие, созданное то ли миром, то ли им самим. Обычно люди называют это предчувствием, как в фильмах ужасов, когда герой совершенно точно знает, что умрет на счет три-два-один, и почему-то оказывается прав. Нейтану правым быть не хочется. Он верит Марку, но и не верит вовсе. Колени дрожат, он почти поворачивает назад, - в первый раз за все время действительно пытается сделать это, а не только думает, - но в этот момент Марк оглядывается. Взгляд у него гипнотический, игра проиграна.
— Красиво, не так ли? Сегодня я хочу, чтобы ты попробовал нечто новое. Особенное.
Прескотт заставляет себя смотреть на фото, с трудом фокусирует взгляд на лице девушки. Жалкая, жалкая Кейт... эстетическое наслаждение смешивается в нем со стучащимися через истлевающую наркотическую пелену человеческими эмоциями, - со всем тем, что почувствовал бы кто угодно на его месте, - превращаясь в кашу из неприятия. Но неприятие - не то, чего хочет Марк, и не то, чему он будет рад, а Прескотт ошибаться не хочет тоже. Поэтому он не отводит взгляда.
- Что это? - спрашивает Нейтан, не слыша своего собственного голоса. Кейт Марш с фотографии смотрит на него диким зверем, готовая броситься; он смаргивает наваждение и переводит мутный взгляд на Джефферсона, следящего, кажется, за каждым его движением, упиваясь распадом. Пожалуй, для его он - тоже чертова Кейт Марш. - Что вы... ты предлагаешь?