—Конечно я тебя вижу, — угрюмо отвечает ведьма. Её глаза все еще при ней, по крайней мере, пока. Она совсем не уверена, что завтра барону не захочется это исправить. Или еще что-нибудь улучшить. В такие минуты становится любопытно, думает ли Штрукер, что его творения могут обернуться против него самого? Понимает ли ублюдок, что за мир помогает создать? А может для него важно лишь вписать своё имя в историю, обеспечив гравировку на могильном камне «Открывшему врата в Эру Чудес»? Однажды, о, однажды, она обязательно получит свои ответы. Достанет их из его разума, который позже разорвет в клочья. Случится это не сегодня, не завтра и даже не через месяц другой. Но в том, что это случится, ни мгновения не сомневается, ни секунды.
— Друг? — надтреснутый голос, презрительный тон, боль и гнев в серо-зеленых глазах-хамелеонах. — И где ты задержался, друг, когда в мой дом пришла война? — зло бросает Ванда незнакомцу, даже не пытаясь сдерживаться. Соль на раны, да стеклом сверху – вот что для неё эти слова незваного гостя. — Где ты был, когда мои родители погибли в бомбежке от рук того, кого все прочие героем считают? — снаряд, разорвавшийся этажом ниже, оставил близнецов сиротами в считанные секунды, а самих их принудил смотреть в глаза смерти сорок восемь часов подряд. А еще одновременно ненавидеть и надеяться пытавшихся спасти их. Любое усилие могло бы закончиться катастрофой, но никто сдаваться не собирался, с обеих сторон. Они выжили. И сейчас выживут. — Где ты был, когда мы с братом пытались остановить бойню, навязанную моей родине незнамо кем и зачем? — кто решил, что можно бесцеремонно вломиться в чужую страну и начать убивать ни в чем не повинных людей? Кто и кому дал такое право? Ванде срывала голос, пытаясь на демонстрациях докричаться до людей в дорогих костюмах и получить ответы на свои вопросы. А потом вдруг поняла, что сколь бы ни был громок её голос, это ничего не будет значить. Потому что те, кто делал вид, что слушает разъяренную толпу, были глухи. К мольбам, к стонам, к просьбам, словом, ко всему. И только одним способом можно заставить их считаться с собой. Стать сильнее их. И угрожая отнять то, что им дорого, выторговать «долго, счастливо и спокойно» для всего, что пожелаешь. Другого языка они не понимают, даже нужным не считают разговаривать с теми, кто не может причинить им вред или предложить нечто взамен их драгоценного времени. Ну что же, посмотрим, как они заговорят, когда их самый жуткий кошмар станет явью и будет преследовать тенью всю их жизнь. Пусть почувствуют то же, что ощутила она, стоило Заковии стать очередной жертвой чьих-то политических игр. —Уходи туда, откуда явился, друг, — иначе прогонит. Она научилась уже, поднаторела, знает как. Даже персонал и охрана побаивалась её и не зря. Максимофф ведь надо было на ком-то практиковаться. А больше ведь не на ком. Стоило прознать об этом барону от возмущенных и перепуганных сотрудников, осмелившихся пожаловаться и заикнувшихся о шантаже господина фон Штрукера, тот хладнокровно пристрелил их на глазах девушки. После чего поднял глаза и пообещал доставить ей новых подопытных, покрепче чем эти слюнтяи и ничтожества. Даже спросил, кого она хотела бы видеть своими тюремщиками. Принялся хвастаться обширными связями и возможностями, уверяя, что ему по силам доставить к её услугам орешки покрепче недавних. Но ведьма лишь огрызнулась, что те, кто ей на самом деле нужен – вне его досягаемости. Люди Старка. Те, кто не смог защитить её страну от хаоса. И сам Железный Человек, разумеется. Ублюдок улыбнулся и пообещал не разочаровать. «Надеюсь, и ты меня не разочаруешь». Откровенно говоря, она не знала, были ли её новые тюремщики связаны со Старком, но все как один были американцами. Лощеные, деловые, но чуть сдавишь, и напускная оболочка оказывалась до смешного хрупкой. Скучно. Видно, фон Штрукер и об этом как-то прознал. И решил снова развлечь свою самую способную, самую прилежную, самую перспективную ученицу. Иного объяснения, как здесь оказался друг, по имени Чарльз, посланный ей на помощь, она не видела. — Кто бы тебя не отправил, он опоздал, — на целую жизнь притом. А может и больше. — Поди прочь.