And it's getting hard to know what's real
And if death is the last appointment
Then we're all just sitting in the waiting room
I am just a human trying to avoid my certain doom.

[indent] Холод и декабрь застали Магнуса врасплох. Если избавить от первого мог бы терракотовый тренч, то отмотать время назад маг не мог при всем могуществе и желании. Город слишком быстро накрыло предрождественской лихорадкой. Нью-Йорк как никогда в году стал походить на большой муравейник и, не беря в расчет капризы погоды - днем, вечером и даже ночью, все площади, скверы и улицы были полны радостных и предвкушающих праздники людей. За их внимание с завидным упорством конкурировали многочисленные кафе и магазины, вытаскивая вычурные вывески и украшая витрины гирляндами, безостановочно переливающимися всеми цветами радуги, едва не вызывая эпилептические припадки у явно закаленных видами Таймс-сквер жителей города. Выпавший тонкий слой снега постигла участь быть растоптанным тысячами ног, к чему свои красные сапоги приложили Санта-Клаусы, число которых ближе к сочельнику обещало перевалить за количество беженцев после падения железного занавеса.
[indent] Как никогда прежде хотелось сбежать. Вероятно, он так и сделал, если бы ему не было кого оставлять в этом шумном городе. Именно присутствие этого человека в его жизни нивелировало значение места пребывания - главное рядом с ним, ловя зыбкое ощущение времени и заставляя дорожить каждой секундой вместе. Он живет вместе с Александром, а не сторонне наблюдает: дышит, засыпает и просыпается, грустит и радуется, даже мечтает. Мечтает во сне и наяву, а недавно с задумчивым придыханием отнюдь не расплывчато намекает: можно же открыть портал в любое время и в любую точку света – только пожелай. Греция? Италия? Новая Зеландия? Египет? Может, заодно и фараонов навестим? Только вдвоем и на все праздники?
[indent] Магнус уверен, что Александру понравилась бы Прага. Этот город с мощеными улочками и поистине средневековым очарованием не оставит равнодушным даже полу-ангела. Они бы обошли Староместскую площадь, где круглогодично витает запах свежей выпечки, корицы и карамели, а еще чешских жареных колбасок и – Магнус готов был поклясться своими новыми лоферами от Джимми Чу – самым лучшим глинтвейном, который ему когда-либо доводилось пробовать. Они бы следили за временем разве что по курантам на городской ратуше, которые старше самого мага, и сохранились почти так же великолепно, как и он сам. Они бы гуляли от Пражского града к Старому городу через Карлов мост, смотря на грозные статуи святых, реку Влатву и грели ладони друг друга. Вероятно, даже сумел бы урвать несколько поцелуев. Определенно, такое Рождество стало бы лучшим из всех четырех сотен, что он уже успел пережить.
[indent] Возможно, это еще получится осуществить. Когда-нибудь в неясном, туманном будущем, которое Магнус так или иначе не может предвидеть. Александр одной улыбкой обещает, что все еще будет. Пусть и не сейчас. Скоро или не очень. Когда над ними грозовыми тучами не будут нависать новые неприятности и угрозы стабильному существованию, а законы будут неукоснительно соблюдаться. Когда не придется волноваться каждую минуту о близких и дорогих людях, а самой большой проблемой будет выбор подарка. Когда алые одежды не будут демонстрировать количество пролитой своей и чужой крови, а символизировать праздник. Тогда он позволит себе расслабиться и с некоторой вероятностью наденет один из тех мягких и ужасно нелепых свитеров с оленями и снежинками, и даже не будет в этом одинок, потому что в такой же дурацкий свитер облачит и Александра.
[indent] А потом страшная эпидемия захлестывает весь Нью-Йорк и места мечтам не остается. Город тонет в страхе, который обрушивается как цунами, солью прожигает горло и выталкивает внутренности изнутри, заставляя черепную коробку сжиматься, а мозг – расширяться, изнывать в бездействии и ждать, пока не произойдет взрыв. Это называют пандемией Нижнего Мира – безжалостной и неразборчивой, как и его обитатели. Полная эпидерсия достойная фильмов ужасов растерла и без того далеко не радужную реальность, суля агонию несчастным пораженным и неизбежные потери выжившим.
[indent] Пожалуй, он начинает понимать предпочтения Александра в одежде - он сам накладывает нетипично много макияжа и впервые облачается в одно лишь черное после того как на его руках умирает ребенок, совсем еще юный маг. Сирота, но нашедший свое место в этом мире, благодарный за ту заботу и любовь, что ему успели подарить. Алая кровь пенится и застывает коркой на его губах, когда он пытается говорить что-то безумно важное для него, едва не захлебываясь, храбрится. В его глазах – океаны невысказанных слов и непрожитых дней из отпущенной вечности. В его глазах – так мало страха и слишком много понимания своей участи. Он угас слишком стремительно, и все для него можно было сделать – избавить от боли.
[indent] Иногда Верховный маг Бруклина не может сделать даже это. Казалось, живя столетия и переживая столько трудностей, они перестают задевать так сильно как раньше, подводят к знакомой черте, когда точно знаешь, как с ними справляться. Воины, потери, боль и смерть – все это становится терпимым. Сложнее справляться с собственным бессилием, что как разворошенный улей злых ос жалит изнутри, и даже неортодоксальный метод профилактики алкоголем становится бесполезным.
[indent] Бесполезными оказываются и попытки остановить распространение мора. Мало кто заостряет внимание на тривиальных недомоганиях: расстройстве работы вестибулярного аппарата и, как следствие, нарушении координации движений, дезориентации в пространстве, ухудшении мыслительных процессов. И мало кто успевает спохватиться: инфекция поражает центральную нервную систему, заставляя сходить с ума от боли и в приступах неконтролируемой агрессии бросаться на все, что движется.
[indent] Потуги определить факторы вирулентности с помощью магии или современной медицины с крахом проваливаются. Все чаще остаются одни лишь трупы, даже с изучением которых не удается пролить свет на причины заражения. Можно лишь наблюдать расцвет всех симптомов, пока болезнь передает дальше свою смертельную эстафету. Первый уровень собственного лофта на некоторое время становится лепрозорием и моргом. Ровно до тех пор, пока еще теплится надежда на вакцину и излечение. А как только фитилек веры в лучшее истлевает - приходится рассчитывать на эффект плацебо и использовать транквилизаторы. Терять время и оттягивать неминуемую гибель.
Сюрреалистический натюрморт - некто неосторожно или злонамеренно опрокидывает винный кувшин размером с Эмпайр-стейт-билдинг, обагряя улицы не винным соком, но кровью. Прежде чем паника разливается за границы города, горстка магов с одобрения Конклава создает купол. Непроницаемый с внешней и внутренний стороны для сверхъестественных существ Нижнего мира. Теперь никто и не скажет, станет ли это карантином или их общим саркофагом.
[indent] Магнус тоже не знает, он так и не научился предвидеть будущее, но ему знакомо прошлое. Он был на другом конце света, когда Черная смерть выкосила не менее четверти населения Лондона. И полвека спустя он все еще был в Испании, когда мор настиг Марсель и Прованс. Пока чума девятнадцатого столетия буйствовала в Гонконге и Бомбее, Магнус посещал Лондон чтобы присутствовать на совещании Конклава с остальными представителями Нижнего Мира. Так его трижды обошла участь лицезреть моровое поветрие воочию, но не избавила от созерцания последствий.
[indent] И сейчас все повторяется. Они идут по протоптанной людьми дороге смятения и отчуждения. Отношение власти имущих и собратьев к прокаженным лишь усугублялось; но Конклав выбирает политику бездействия. Даже самые тщедушные проклинали "козлов отпущения" - евреев, которые отличались верой и жизнеукладом; но среди всех сверхъестественных существ своими принципами и иным мировоззрением выделяются нефилимы. Церковь и религия даровали прощение и яро уповали на святых; но нижнемирцы знают, что на Небесах для них нет места, а в Эдоме до них нет дела. Никто не услышит и никто не придет; никто не побеспокоит Смерть, пока она собирает щедрую жатву.
[indent] Беды такого масштаба способны растворить вековые обиды и сплотить против врагов. Но если уж врагом выступает нечто эфемерное, тогда кому-то другому суждено будет занять вакантное место и расплачиваться недоверием, порицанием и даже гибелью за чужие потери. Кандидат налицо. Если нефилимы не выступают спасителями, то их место всегда по другую сторону баррикад от обитателей Нижнего мира, ведь слишком многие из них застали те времена, когда последователи ангелов величественно шествовали по головам и телам их сородичей. Однако, несмотря на неопределенную, условную и колеблющуюся шаткость мира с хранителями закона и порядка в лице нефилимов - слишком рано волноваться о разжигании мятежа. Всем им пока еще есть что терять. Все они вместе и каждый из них по отдельности, казалось, пытались если уж не пережить, то провести последние мгновения жизни рядом со своими близкими.
[indent] Первыми уступили легкомысленные фейри: всем скопом ринулись поближе к Королеве, запирая вход в свое измерение для чужаков. Разве что Мелиорн успевает перед этим обозначить подсказку, впрочем, учитывая количество раздобытой ранее информации - это практически приравнивается к полноценной помощи. Следующими упадническое настроение перенимают преданные оборотни, которые полностью оправдывают заложенные инстинкты и отводят стаи подальше от центра города и эпицентра болезни, сплотившись. Непоколебимые вампиры запираются в своих особняках и гнездах, забывая про междоусобицы и клановые распри. Другие, менее многочисленные нижнемирцы тоже предпочитают забиться по уютным и не очень углам. И только прагматичные маги, по крайней мере те из них, что не прочь выслужиться перед Конклавом, ценят хрустальный баланс Нижнего мира или просто задолжали Верховному магу Бруклина, пытаются что-то предпринять или развить иллюзию бурной деятельности.
[indent] Магнус не стал исключением. Он изначально решает делать все возможное и невозможное: вместо сна открывает портал за порталом; на завтрак, обед и ужин принимает не еду, но новые тела на стол для исследований; время, что раньше находил для нанесения макияжа и идеальную укладку тратит на изготовление снадобий и штудирование десятка фолиантов.
[indent] Магнус не стал исключением и не стремился им быть, и ничего человеческое ему было не чуждо – в такое время и сам он стремился находиться поближе к дорогим людям, и не будь Александра рядом, непременно сам бы срывался к нему. И как бы мага не заботила судьба сверхъестественных существ Нижнего мира, он не мог не радоваться тому, что заражению не подвергались нефилимы. Будь иначе, Магнус, пожалуй, испытывал бы отчаяние на грани с расстройством рассудка, и предпочел бы лечь костьми, но найти если уж не лекарство, то решение. Очевидно - он пугающе на многое готов был пойти и многое отдать за своего благочестивого лучника. Не мог и не хотел представлять его возможную гибель, от болезни ли, от демона или от старости. Вероятно, Магнус никогда не будет способен отпустить – не этого очаровательного нефилима; и это не то, что тот должен узнать. За то короткое время, что они вместе, Александр стал для него якорем. Непоколебимым и неизменным якорем, что крепко держит на земле и не погрузиться во тьму собственной души. Александр – это константа, желанная до дрожи, необходимая больше, чем дыхание. Он тот близкий, до самой души родной, с которым хочется находиться рядом в это сложное время. Да и все отведенное время, пожалуй.
[indent] Магнус верил, что в жизни не происходят лишь однозначно черные и белые события. Но царящая вокруг гнетущая атмосфера почти заставила забыть о собственных взглядах. Почти - потому что именно Александр разбавляет нуарноое настроение, создает полутона, оттенки. Обволакивает теплом, смотрит своими голубыми глазами с нежным беспокойством. О, Магнус не привык к подобным взглядам, и поэтому, пока барьеры были опущены, каждой клеточкой своего существа впитывал очарование момента. Не могла помешать даже адинамия, что преследовала его по пятам вот уже с пару дней, но благодаря кофе из-под любимых рук неизменно отступала. Раздражающие симфонии фейри, что без устали гудели в голове, боязливо стихали, стоило лишь раздаться звукам родного голоса. Этого было достаточно, чтобы он не потерял сил и смог отправиться в Спиральный Лабиринт, по итогу выяснив не только как купировать симптомы первой стадии, но и кое-что более весомое. Любые полученные знания и сведения в их мире имеют свою цену, и Магнус позже ее заплатит, если с него еще будет, что взять.
[indent] Ситуация не была безвыходной, но путей решений было не так уж много. Тот, что они выбрали – наиболее верный и не опаснее остальных, сомнительных. Он действительно так считал – ведь иначе попросту не отпустил бы своего бесценного нефилима на подобную авантюру. Вот только напоминать себе об этом приходилось все чаще по мере приближения и наступления рокового утра.
[indent] Все было готово еще с вечера: практически вся мебель гостиной отсутствовала, а персидский ковер заменили начертанные на полу знаки и надписи на древних языках. А утром из панорамного окна комнату затопил яркий до рези в глазах свет, и как только Магнус опустил и сдвинул тяжелые портьеры, солнечные зайчики смущенно заскакали по как никогда скудному убранству лофта. Некогда изобилующее эклектическими деталями жилище как будто было отражением паршивого самочувствия мага. Должно быть, без чар глаза на его изможденном лице напоминали темные провалы окон старого, жуткого особняка. Облупившийся лак на ногтях был облезшими от краски стенами, а несколько помятая укладка – протекающей кровлей. Тело, словно налитое расплавленным свинцом, припекающим кожу изнутри, выталкивало из сознания все связные мысли, оставляя болезненный вакуум. Благо, он вовремя опомнился, по щелчку пальцев обзаведясь не только приличной одеждой, макияжем, но и парочкой привычных украшений. Абстрагировался, и в награду заполучил приветственный, ласковый поцелуй, навстречу которому качнулся, как всегда желая продлить сладкие, такие трепетные мгновения. Мало, всегда так безумно мало. Это было парадоксом их отношений – они так недолго были вместе, а ведь Магнусу порой казалось, что он знал Александра многим дольше, что все свои четыре сотни лет только и жил в ожидании. Они так преступно недостаточно бывали лишь вдвоем, что сейчас это казалось самым большим упущением в собственной жизни. О, он действительно хотел все время мира наедине с Александром. А у них осталось меньше получаса.
[indent] Когда приходит Клэри заканчивается и отведенное время. Кофе остывает, а Магнус не прерываясь даже на редкие глотки рассказывает им обо всем, что удалось узнать, обо всем, что им нужно знать: как не раствориться в ином измерении, не потерять себя и свое сознание, как избежать скоропостижного разоблачения. Дает советы – не слишком полезные, но искренние, призванные скорее уж чтобы разрядить обстановку, чем пригодиться. Монолог ведет легко и непринужденно, поводит рукой по воздуху, как блестки рассыпая искры магии. Внутренний диссонанс не дает сосредоточиться, желание оттянуть вынужденное прощанье превалирует над здравым смыслом, но все равно он являет себе и окружающим неброскую деревянную шкатулку. Не с первой попытки, но тем не менее. На дне – кольцо из редкого, серебристого металла, в трещинках которого плещутся голубые всполохи его собственной магии. Магнус называет это «ценным артефактом» и наказывает «беречь как зеницу ока», когда надевает кольцо на мизинец левой руки Александра. Знакомым им обоим жестом – указательным пальцем к губам – предупреждает любые вопросы и озорно сверкает глазами. Так проще; он чувствует этот бесконечно длинный флер фальши, что тянется за каждым собственным ответом на вопрос, за каждым разговором о будущем и хочет этого избежать. Это не то, что ценит Александр, но он уворачивается и изворачивается, пусть и становится все сложнее.
[indent] Магнус пригубил холодный кофе и плавно приставил пальцы к своему виску, ненадолго перевоплощаясь в неподдельную задумчивость, и даже нахмурился так правдоподобно и выстраданно, будто это приносило нестерпимую боль. Впрочем, так оно и было, но это лишь нюансы. Он предчувствовал, что что-то неуловимо ускользало от него, выписывалось неподдельной тревогой и рассыпалось, хотелось бы понять, что это, и он не оставлял попыток вернуть себе ясность мыслей. Тяжелый и несколько театральный вздох с долей обреченности, очередной изящный взмах руки и перед ним оказывается напольный пюпитр на тонкой, высокой ножке и раскрытым на нужной странице талмудом. Монотонно, громко и важно он начинает зачитывать заклинания и творить их пальцами одной руки, зная, что никто более не посмеет прервать – ни его бесстрашный ангел, ни отважная девчушка. Все решено давно и все оговорено заранее. Знаки на полу переливаются уже отнюдь не от солнца, мерцают все ярче, насыщаясь магией. Тянет озоном, а воздух по центру гостиной искажается, идет рябью, проступают нечеткие арки портала. Голос мага усиливается, как будто отражаясь от стен не эхом, но несмолкаемым и нарастающим гулом. Стоит прикрыть глаза как под веками начинают неистовые пляски образы чужого мира, слишком расплывчатые, неясные, ускользающие прежде, чем он мог бы попытаться разглядеть. Потому он и не закрывает глаз, следит, как в портале по очереди скрываются нефилимы, один из которых уносит с собой его сердце и душу.
[indent] Все резко смолкает, а время, до этого как будто позабывшее о своих обязанностях, быстро спохватилось и снова начало отсчет. В лофте и в жизни Магнуса становится слишком пусто. Хотелось бы верить, что оба эти явления – временные, вот только взгляд падает на собственные подрагивающие пальцы, затем и на осколки чашки в растекающейся луже кофе на полу. Магнус находит это довольно символичным – самое время распить что-нибудь покрепче.