Если тебе дадут линованную бумагу – пиши поперек. Или пиши по диагонали.
Или не пиши вовсе – скомкай листок и выкини в урну. Сожги, разорви в клочья.
Или сделай из него самолетик. Или журавлика.
Вариантов много – исход один.
Ты сам волен решать, что сделать с листком – перед тобой бескрайний разброс самых разнообразных перспектив и вариантов. В конце концов, мир не ограничен полями и линиями, которые кто-то расчертил до тебя.
Именно поэтому у Ричарда – Макса – блокнот с нелинованной бумагой. Только лишь белоснежные и девственно чистые листы.
Он уже давно перестал делать заметки по ходу собрания – просто потому что почти сразу понял, о чем будет идти речь. Вместо этого Ричард рисует палочки каждый раз, когда Мелори во время своего доклада произносит слово «итак».
– Итак, господа, есть какие-то вопросы?
Десять палочек.
Макс вздыхает, перечеркивая стройный ряд черточек одно линией, и поднимает руку с зажатым в ней серебряным пером Parker.
– Да, у меня, если позволите… Как вы считаете, насколько целесообразно увеличивать финансирование программы, учитывая соотношение убытков и процента успешно завершенных миссий? Потому что первые превалируют – и довольно в значительной степени.
М смотрит на него так, будто вот-вот придушит. Эту распространяющуюся во все стороны неприязнь и недоверие Ричард почувствовал сразу, еще в самый первый день.
Макс отвечает на этот взгляд сдержанной улыбкой и приподнятыми в ожидающем выражении бровями. Ричард почти готов расхохотаться в голос. Знал бы старина Мелори, что вскоре программы «00» может не стать вовсе, то непременно бы закатил скандал.
Вместо этого он начинает вынужден сдержанно и вдумчиво отвечать – как и положено.
Ричард едва слышно фыркает, выводя на листке бумаги очередную черточку.
М а к с Д э н б и.
Это имя слегка горчит на языке и отдает привкусом 70%-типроцентного темного шоколада с коньяком. В этом имени и вкрадчивая скрытность, притаившаяся на конечной чуть шипящей «с», и притворная расслабленность, и мнимая беззаботность на пару с небрежностью, которые тихо колышутся в отзвуках фамилии.
Обладатель этого имени непременно должен бить все рекорды по уровню амбициозности в крови, непременно должен идти по головам ради достижения своей цели – и в то же время подстраиваться под окружающие обстоятельства, умело лавировать против течения в потоке серой массы и оставаться практически неотличимым от всех остальных.
Макс Дэнби именно такой. Потому что они его таким создали. Создали практически из ничего – однако же, он, скрупулезно выверенный и отточенный, оказался до болезненности реальным и осязаемым. Протяни только руку – и сможешь коснуться пальцами его локтя. Сможешь пригласить его на чашечку кофе или поболтать о всякой ерунде за сигареткой-другой. Он – тот, кому ты после третьей выпитой пинты расскажешь все, что тебя тревожило годами; тот, с кем ты будешь на перерыве обсуждать покупку новой стереосистемы и обсуждать мерзкую погоду в Лондоне.
Макс Такой-же-как-и-все Дэнби. Макс Я-твой-лучший-друг-расскажи-мне-все-свои-секреты Дэнби.
М.а.к.с. Д.э.н.б.и.
И он именно такой потому, что Ричард играет его именно так, и никак иначе, плетя свою собственную паутину из деталей и черт. Паутину намного более тонкую и филигранную, едва уловимую и почти незаметную обычным людям – просто потому, что те в большинстве случае не имеют ни малейшего представления о том, куда именно нужно смотреть. И Ричард из раза в раз умело пользуется этой общечеловеческой слабостью – потому что у этих людей никогда не будет достаточно извилин в голове, чтобы разглядеть. Чтобы почувствовать, что перед ними – просто проекция, хоть и реальная до мозга костей и малейшей морщинки. Что как только усилится ветер – и он исчезнет, как пелена дыма, растворится в воздухе, как дымка предрассветного тумана – и вы никого не сможете убедить в том, что видели его взаправду.
Ведь, по сути, «Макс Дэнби» – лишь еще одна сказочка в коллекции всех тех, что Брук уже давно наловчился создавать по одному щелчку своих пальцев. Фикция от начала и до самого конца – но фикция настолько филигранная и искусная, что никто и никогда не заметит подвоха.
Еще одна сказочка, сошедшая со страниц потрепанного молескина и ставшая реальностью.
Макс Дэнби, приятно познакомиться.
| После выстрела не было пресловутого света в конце туннеля. Не было даже процесса реинкарнации и прочих изысков эзотерического толка. После того выстрела осталось испорченное пальто и привкус крови во рту, от которого Ричард не мог разделаться еще добрых несколько месяцев. После серого Лондона была искрящаяся на солнце Прага с ее узкими улочками и ослепительной грозой в предрассветные часы. После Лондона у них были самые настоящие каникулы – «затянувшийся медовый месяц», как обычно говорил с улыбкой Ричард. + Напыщенной и сосредоточенной на самой себе старушке Европе было все равно до того, кто решил затеряться в ее дебрях. А затеряться оказалось легче легкого – даже не пришлось слишком уж сильно зарываться в капюшоны толстовок и натягивать на нос козырьки бейсболок. Всем было абсолютно все равно. Прага ощущалась на кончике языка привкусом жареных каштанов и латте с корицей на завтрак и, что самое главное, – она ничего не просила взамен. Им нужно было что-то такое. Им нужно было время на то, чтобы кошмары Джима сошли на нет, а Ричард перестал чувствовать фантомное ощущение от пули, прошившей затылок насквозь. + А после Праги была Вена – а потом еще с пол-Европы как минимум. В какой-то момент Ричард перестал вести счет городам и странам. Последней же их точкой перед возвращением в Лондон были утесы Мохер. Тогда, в ноябре, ветер едва ли не сбивал с ног, а волны угрожающе разбивались мелкими брызгами о скалы где-то там, внизу. Утесы Мохер стали неплохим заключительным аккордом всего их путешествия. Ричард помнит, какими ледяными были ладони Джима. Ричард помнит его улыбку и блеск в глазах – знакомый отсвет сверкающих созвездий и бескрайних галактик. Ричард еще тогда понял – скоро начнется новая Игра. + Но заканчивалась ли она вообще?
| |
Тишина Лондонского аквариума обволакивает со всех сторон приятным вакуумом – а вместе с ней и синеватая подсветка как будто бы окутывает плотным коконом.
В такой поздний час посетителей уже практически нет – хотя, на самом деле, Ричард бы не удивился тому, что это Джим устроил все так, чтобы те как-нибудь самоэвакуировались.
В зале тихо настолько, что собственные гулкие шаги по плитке кажутся невыносимо громкими.
Ричард ничего не говорит – только лишь слышно, как с едва уловимым шорохом скользит его ладонь по плечу Джима. А потом тишину царапает уже куда более ощутимый шуршащий звук, когда Брук запускает руку в пакетик с орехами в шоколаде, чтобы вытащить себе один.
– Иногда мне кажется, что в какой-нибудь момент я просто скончаюсь там от скуки, – поднимая взгляд вверх на щупальца осьминога, вполголоса произносит Ричард с тихим смешком, отправляя орешек в рот и практически тотчас же его разгрызая.
Ричард произносит эту фразу так, словно они с братом не виделись не весь день, а максимум минут пять. Словно они в любой момент времени находятся в режиме вечного непрекращающегося диалога – даже когда не видятся лично.
Только сейчас Ричард, наконец, позволяет себе расслабить и расправить плечи – и глубоко вдохнуть и выдохнуть, сбрасывая окончательно флер Макса Дэнби, как сбрасывают в конце дня опостылевший пиджак.
С несколько секунд Брук просто молча стоит, подняв взгляд вверх и наблюдая за неспешным движением щупалец в подсвеченной синевой воде – все так же не убирая ладонь с плеча Джима, неосознанно поглаживая то большим пальцем. В течение дня у него практически нет времени, чтобы по-настоящему заскучать по брату – но в такие моменты наедине, как сейчас, Ричард понимает, насколько же это чувство на самом деле сильно.
– Что, Джимбо, наш спрут зашевелился? – фыркнув себе под нос, спрашивает вдруг Брук, обращая свой взгляд на профиль Мориарти-старшего и попутно потянувшись за еще одни орешком.
[nick]Richard Brook[/nick][status]arabella[/status][icon]https://i.imgur.com/Sz717FK.png[/icon][sign]just might have tapped into your mind and soul[/sign]
Отредактировано Dale Cooper (2017-11-02 11:12:35)