Бен чувствовал царящую вокруг неловкость, но понимал, что никак не может изменить ситуацию. Конечно, ему хотелось, чтоб в одночасье всё стало по-прежнему, чтобы Эдди смотрел на него иначе, а не как на старого знакомого, с которым не виделся десять лет и, если бы ещё столько же не встретились, не расстроился бы. Угнетающее чувство — нутром ощущать вежливую отстранённость, взятую в узды товарищеской толерантностью, навязанной, наверняка, Стэнли, который, в чём Бенджамин не сомневался, постоянно толковал Каспбраку, что все окружающие — друзья, с ними вести себя нужно соответствующе: вовремя улыбаться и делать всё, чтобы была «ржачка». Вспоминая о «ржачке», Хэнском посмотрел на Ричи, но тот, не заметив взгляда, никак не приободрил друга. Толстяк, вытерев о штанину ладонь, только что пожатую Эдди, отошёл к холодильнику. Будь сейчас подходящий момент, школьник сам над собой бы пошутил, развеселив приятелей: мол, поглядите-ка, мои ноги сами несут меня к обиталищу еды, не смейте впредь трепать, что я не могу отказать собственному пузу в сладостях, во всём виновата инерция, лузеры! Момент был совсем не подходящий. Бен промолчал.
Зато заговорил Стэнли. Официально так, по-взрослому. Бенджамин, сам того не замечая, приосанился, готовясь выслушать всё, что скажет друг. Когда мальчик закончил, Хэнском, облизав губы, нетерпеливо окликнул его:
— Дальше-то что? — Спросил он, наблюдая за Урисом, лапающим столешницу. Пацан не понимал, почему Стэн замолчал на полуслове, собирался ведь рассказать всё. Передумал что ли? — Эй, что с тобой? Ты в порядке?
Своей толстой задницей школьник ощущал неладное. Перепуганные глаза Стэнли и Эдди ещё больше усиливали ощущение, доводя если не до паники, то до знатного мандража точно. Теперь Бен и сам чувствовал, как пол под ним завибрировал, как колеблется сок в стакане на столе, как, наконец, подскакивают ножи, которые Урис снёс, собираясь, видимо, ретироваться с кухни. Перепуганный, но пока ещё сохраняющий способность соображать, мальчишка, проследив за взглядами товарищей, обернулся на холодильник и с трудом сдержал вопль ужаса. Как в самых страшных фильмах, чёрно-белых, после просмотра которых маленькие дети писают ночами в кровать, оттуда лезла рука, отдалённо напоминающая человеческую. Что-то подсказывало Бенджамину, что, несмотря на сходство, конечность никак не может принадлежать человеку. Где это, скажите на милость, видано, чтоб у кого-то пакля была чёрная, как уголь, и матово поблёскивала? Нигде.
Отскочив от шкафа, морозящего продукты для сохранности, парень вцепился в край стола, наверное, надеясь его удержать. Боковым зрением ученик средней школы видел Уриса, усевшегося в углу у мойки. Какая-то часть сознания посылала Бена к другу, мол, иди, протяни руку, утешь, но, поглощённый происходящим, Бен оставался на месте, лупясь на нечто, чья длань оставляет на белом пластике едва заметные серо-жёлтые отпечатки.
Казалось, что время несусветно тормозит. Нет, толстяк не станет после спорить, если вдруг кто-то заявит, что в тот момент стрелки часов вертелись с бешенной скоростью, у всех своё восприятие происходящего, и вот для Бенджамина сейчас время тормозило. Как на замедленной плёнке, растянутой бездарным режиссёром, он видел, что существо пытается выбраться наружу, показать миру отвратительную морду, (захватить мир?), напугать мальчишек, заставить их наделать в штаны или, того хуже, сойти с ума. «Это не закончится, это реальность, — долбили Бена мысли, грозясь разнести череп на куски, запрыгать по полу, как ножи, поймать ритм льющейся из радиоприёмника музыки, отбивать чечётку, раскалываться на обрывки, вновь хаотично склеиваться, преображаясь во что-то, лишённое понимания, вступать в симбиоз с яйцами и дохлыми цыплятами, оживлять цыплят, делая из них зомби. — Я сейчас сойду с ума, и это никогда не закончится, я буду лежать в психушке, преследуемый одними и теми же видениями, и когда мама спросит: «Бен, ты дурак?», я отвечу: «Да, мама, я самый конченный дурак, дураковее ты никого и никогда не встретишь». Однако всё закончилось. С воплем Эдди. Таким мощным воплем, что сила его подняла нож и направила прямо в конечность, высунутую в кухню из холодильника. На долю секунды воцарилась тишина, а потом новый крик разодрал пространство, ударяя по ушам количеством децибелов. На этот раз верещало нечто, прячущееся в морозильном шкафу. Верещало, к счастью, недолго, после, заткнувшись, неизвестное создание исчезло, будто его и не было, будто всё случившееся — массовая галлюцинация, вызванная распылением психотропных веществ.
— Как ты это сделал? — Бен опомнился моментально. Возможно, этому поспособствовал звонок в дверь, разнёсшийся радостной трелью по дому, напоминая о реальности, о том, что кошмар закончился (закончился ли?), что Дерри продолжает жить. — Это было очень круто! Он, значит, лезет, а ты хлоп, и ему в руку, — Хэнском, впечатлённый произошедшим, закривлялся, как закривлялся бы любой мальчик его возраста, изображая едва минувшую сцену. — И он: «ааыыыееаауу», а потом — бах! — пропал, и нож — хрясь на пол! — Схватив приятеля за плечо пухлой ладонью, школьник ободряюще показал большой палец. — Это было очень круто, без вралей. Стэн, — опомнившись, позвал Уриса Бенджамин. — Открой дверь.
Отредактировано Benjamin Hanscom (2017-12-26 02:20:51)