Их трио нечасто разделяли, они действовали как единый механизм — четко, слаженно, оперативно. Алеку никогда не нравилось отступаться от проработанной тактики, он в их команде всегда играл роль того, кто прикроет. Если остальные сумеречные охотники вели счет убитых демонов и хвалились своими послужными списками, то старший Лайтвуд обычно отмалчивался, потому что иначе расставлял приоритеты. Спасать и защищать ему всегда нравилось больше, чем убивать.

<АКТИВ>     <ЭПИЗОД>
Тема лета --> Summer sale     Фандом недели -->

rebel key

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » rebel key » Архив заброшенных эпизодов » сохрани меня в своем сердце


сохрани меня в своем сердце

Сообщений 31 страница 39 из 39

1

http://s1.uploads.ru/VNYor.gif http://sh.uploads.ru/ND5WS.gif
http://s8.uploads.ru/F23xP.gif http://s4.uploads.ru/aiy9P.gif
...and if bridges gotta fall, then you'll fall, too...

CLARISSA FRAY & JONATHAN MORGENSTERN
• • • • • •

Все это кажется чертовски дрянной идеей.
Наверное так оно и есть на самом деле.
Вот только останавливаться нельзя. Даже если впереди ловушка, смерть, бесконечная погоня. Даже если в этом мире нет друзей и не на кого положиться, если есть из тысячи путей только один, что приведет к успеху, а руки покроются кровью...
Просто. Не. Останавливайся.

http://s5.uploads.ru/b5kxr.gif

http://sa.uploads.ru/hsaiW.gif

тебя дожди учили ждать...

...в герои всех твоих чудес я не гожусь

• • • • • •

Отредактировано Sebastian Morgenstern (2018-01-25 21:13:18)

+1

31

https://b.radikal.ru/b09/1801/75/93ee76523dbc.gif https://a.radikal.ru/a13/1801/7e/86381dd08b4d.gif
I feel it in my heart, soul, mind that I'm losing
You, me, you're abusing
Every reason that I've left to live.

Не смотреть на него было сложно. Джейсу улыбаться было невыносимо. В мире существовать, в котором единственный человек, что значение имеет, совсем к ней ничего не чувствует – совсем невозможно.

Клэри по краю пропасти ходит, вниз все поглядывает, и голова кругом идет, тихий голос к самому краю подталкивает, ощутить красоту свободного падения просит.
Но она самовнушением занимается, за братом взглядом следит, да себя ненавидит за слабость. Он вид делает, что не было между ними ничего той ночью темной. Словно не его имя с ее губ жарким шепотом срывалось, и не его аромат окутывал с головы до ног, так, что казалось будто она им навеки пропитана.
Клэри лишь безразличие в Джонатане видит, желание как можно скорее с семьей связаться, - с теми, кто по-настоящему близок и дорог ему, - а она лишь губы на мгновение поджимает, на себе взгляд Алека вдумчивый ловит, да улыбается ему, Джейса за руку крепче сжимая.

У нее все в порядке. Она в порядке.

Самообман, самовнушение; она спасение во лжи находит, да только сердце помнит, как сидела обнаженная на кафеле мокром, колени к себе прижимала, и в слезах собственных захлебывалась, струям горячей воды по телу стекать позволяя. Она сидела под душем, переживая каждый момент, что ее с братом связывал, и пыталась сразу все слезы выплакать, чтобы потом легче стало, спокойнее.

Стоило ли говорить о том, что она телефон каждый раз нервно в руки брала, стоило ему сигнал о новом смс издать? Да убирала с плохо скрываемой злостью обратно в карман. Она от него сообщения ждала; просьбы встретиться, поговорить, или возможно слов еще каких-нибудь. Она верила немного наивно, да в душе своей девичьей, что он обязательно напишет, когда ее отсутствие заметит, но…

Но он не написал тем утром, и даже следующим о себе весточку не подал, и Клэри только от Алека узнала, что Магнус с Джонатаном в работу поглощен. И она смирилась с осознанием того, что та ночь была лишь мимолетным порывом, желанием выпустить пар, да, возможно, эдакой своеобразной местью этому миру? Знать о причинах она не желала, а потому в слезах задыхалась, под струями воды пытаясь смыть с себя все эмоции и чувства.

Она о Нем забыть мечтала, да только себе же хуже делала.

Нельзя просто так взять, и выбросить из головы самый счастливый момент в ее жизни; нельзя просто так из сердца вырезать человека, которого ей сама судьба привела, в насмешку ли, или в наказание.
Нельзя просто так отказаться от своего прошлого, да только она пытается.

Пальцы Джейса отпускает, и встает у одного конца пентаграммы. Алек по другую сторону с Магнусом словами тихими перебрасывается, да все замолкают, когда Джонатан заклинание читать начинает. И ее сердце в этот момент резкий рывок вперед совершает, дыхание сбивается; охотница едва ли ритуал прервать не желает, от боли сильной в глазах едва ли не темнеет, и она на мысли себя панической ловит, что не хорошо это все, нельзя ему с родными связываться, нельзя о своем мире помнить, лишь только ее мир для него значение иметь должен.

Но мысли те – предательские, как и боль – фантомная. Она в своей голове ее переживает, и губы кусает, на брата смотрит, его в себя впитать желает; да только вздох рваный с губ срывается, Кларисса за происходящим следит внимательно, на мгновение к другой его жизни едва ли не прикасаясь физически.

А мысли в ее голове перескакивают с одной на другую. Они в вихре беспорядочном мечутся, с ума сводят, беснуются. И взгляд ее двойника совсем на ее взгляд не похожий, она злость в нем видит, но все равно глаз не отводит, детали отмечает, сходства и различия видит. Видит и ухмылку брата, и голос его сестры у нее в ушах тихим звоном отдается, и Фрэй себя на мыслях ловит о том, что будет, когда он в свой мир вернется? Расскажет ли своей сестре о том, как развлекался с ее двойником? Повторит ли опыт ради сравнения двух Кларисс, и определения наиболее лучшей?

Да только могла ли любая Кларисса иметь такое значение, когда рядом была Она, Изабель?

И у Клэри весь мир на глазах рушится, губы в тонкую полоску от напряжения сжимаются, глаза блестеть начинают от обиды и злости на саму себя; и ее сердце иголками пронзает, когда Джонатан навстречу Иззи подается, будто бы в объятья ее заключить желает, и Кларисса невольно отмечает, что он никогда не смотрел на нее так; никогда ей так не улыбался. Да и кто она такая, чтобы осуждать его за решения ею принятые? Если бы не она, и не ее желание брата соблазнить, то не было бы этого всего; не страдало бы сердце разбитое, и душа бы под ногами осколками стекла разбитого не хрустела бы.

Она слова Джонатана слушает, и на миг, - но только на миг, - взгляд на него надежды наполненный поднимает, в слова его поверить стремится, да мысленно с каждым словом соглашается; эгоистично счастья той Изабель желает, да только без Джонатана, уповая на то, что он здесь останется, и не найдут они способ в тот мир возвратить брата ее возлюбленного.
Она к замкам своим воздушным вернуться уже готовая, и сердце успокаивается, душа снова цельной становится постепенно; надеждой все тело ее полнится, и кажется, что все не так уж и плохо, и возможно что у нее еще будет шанс поговорить с братом, обсудить все, да может быть… может быть она в своих суждениях ошибку допускала, когда думала, что не нужна ему вовсе.

Но чем стремительнее ты поднимаешься к звездам, тем быстрее наступает момент падения.

А с губ ее искусанных выдох резкий срывается, она в сторону едва дергается, но в последний момент себя сдерживает, желание неистовое разорвать связь отчаянно на задний план отталкивает; призывает себя перестать эгоистичной такой быть, сердце свое к спокойствию призывает.
Да только не помогает это все.

И дрожь по телу предательски проходит, у нее ноги подгибаются, и столько сил необходимо, чтобы равновесие удержать. Краска от лица отливает, Фрэй бледнеет моментально, и испариной каждая клеточка на коже покрывается, стекает холодный пот по спине, липкими нитями все ее существо опутывает. Она крик звериный в горле удерживает, зубы сжимает, ногтями в ладошки впивается, да так, чтобы больно стало, чтобы прорвалась кожа нежная, и кровь на поверхности выступила.
У нее сердце колотится быстро-быстро, и самочувствие резко ухудшается; перед глазами все мутное, темнеет постепенно, и она куда-то в бездну проваливается, в пучину боли и обреченного отчаяния окунается; смиренно осознает, что отныне жизнь ее кончена.

ты
хранишь
к о л ь ц о

Для нее

Зачем, Джонатан?

Зачем ты заставил ее к небесам воспарить, зачем души ее коснулся, и себя для нее открыл? Для чего ты все это делал? Разве неизвестно тебе, что лебедь умирает, если теряет своего возлюбленного?

И Кларисса лебедем себя чувствовала, с обрыва в бездну сорвалась мысленно, руки в стороны раскинула, навстречу темноте устремляясь с улыбкой легкой. Камнем вниз падала.

А тело по-прежнему дрожь сотрясала, она не слышала слов, в ушах лишь звон от разбитого сердца стоял, и казалось ей, что именно сейчас ее в грязь втоптали, и до этого втаптывали с извращенным желанием; обманом, обманом неистовым поверить вынуждая, на ее дыхание участившееся поцелуями отвечая, и слова не говоря, но руками убеждая. Она своим ощущениям доверилась, фантазиям разума коснуться позволила, от прошлой жизни была готова отказаться, разрушить все мосты, и ради чего?
Чтобы вернуться в его квартиру, и столкнуться с удивлением ироничным? С жестокой реальностью того, что у него уже есть возлюбленная, и он с ней свою жизнь связать готовится. И Клэри осталась бы… Она осталась бы совсем одна, собирая по кусочкам части разбитой души, да разбитого сердца.
Она свою жизнь разрушить была готова ради него, и если бы это случилось, то неизвестно, что сейчас бы с ней было. Наверное, она бы уже в пропасть летела, черту переступая, да совершенно в жизни теряясь, в сознании, возможно даже с ума сходя от боли, и мечтая лишь способ найти, чтобы ее заглушить в своем сердце.
Способ, что пропастью черной зовется.

Ей казалось, что вечность минула, а не пара мгновений. Пальцы горячие ее ледяной ладошки касаются, в реальность жестокую выдергивают. И она глаза Джейса видит, что смотрит на нее обеспокоено, вопрос задает, но охотница головой качает, едва улыбается губами пересохшими, потрескавшимися, и хрипло отвечает, что слишком много сил истратила.
Она боль внутри себя держит, разрастись ей не позволяет, в глубине глаз утаивает, да улыбается мимолетно, от ладони жениха ускользает, отворачивается, и на брата все же посмотреть решается.

И глаза их встречаются.
Ее – зеленые, цвета первых листьев.
Его – черные, что бездной для нее представились, и она в них падала.

А у Клариссы лицо бледное, и сердечко колотится; она потрясение пережила, которое жизнь ее изменило, с ног на голову перевернуло, вывернуло, все ее самообладание вытряхнуло, да душу растоптало.
Но она все равно от брата взгляд не отводит; сжимается сердечко девичье от нежности, что с горечью соседствует, и она руки свои из ладоней Джейса освобождает, в секунду подле брата оказывается, его лица касается, как когда-то в жизни уже другой, эфемерной.

- Джонатан, - тихим шепотом, глаза в глаза, - что случилось?

И нет для нее более остального мира, все как-то стерлось внезапно; да она боль еще чувствует, сердце болит и душа ноет, но от брата отойти не в силах, не в силах контакт с ним разрушить, снова на расстоянии оказаться.
Ее пальчики тепло его кожи впитывают, запоминают, и дыхание учащается от нежности прилива, чувства, что заполняет ее всю целиком; это любовь обреченная, такая, которая никогда не проходит легко и счастливо, сопровождается болью да препятствиями. Это любовь, что на чувства Тристана и Изольды похожа, Ромео и Джульетты, да с концом аналогичным, печальным. И Клэри смириться бы должна, да только все равно в сознании путается. С тихой печалью счастья брату желает, себе же в ущерб мысленно неизбежность принимает, решает, что правильнее будет его в тот мир отправить, к тем, кто любит его, и к кому он душой тянется.

А она справится как-нибудь; пройдет время, года пролетят, и боль от потери любви единственной лишь в теплую печаль превратится, в воспоминание далекое, которое ее будет в определенные дни и ночи преследовать.
Она смирится с тем, что не ей он обещан, и с улыбкой натянутой, фальшиво-искренней, счастья пожелает, горечь в глазах утаивая. Она даже подарок свадебный купит, и перед его уходом вручит; понять давая, что не обижена, и для нее та ночь тоже лишь наваждением была безумным, нереальным.

Да только брат не о будущем говорит, лишь уйти просит, и Кларисса скорее на автомате его руку себе на плечо закидывает, поднимается, и взгляда Джейса недовольного не замечает; ускользают от нее и сочувственно-понимающие глаза Алека, она лишь вперед идет, своему возлюбленному помогает, не отпускает его, рядом быть всегда обещает мысленно.
И замирает, перемены в атмосфере слишком явно осязаются, и нефилимы уже в группу собираются, клинки наготове, а Клэри из-за спины Джонатана выглядывает, пальчиками в его пальто вцепляется судорожно, и на мать всех демонов со смесью ненависти и ужаса взирает; у нее мурашки по спине не ползут, а мечутся, и в голове мысль гвоздем вкручивается, в сознание змеей ядовитой пробирается.

Она за ним пришла. Она его хочет.

И Клэри еще крепче пальто брата сжимает, лбом ему в спину утыкается, выдыхает, и имя его с губ тихим шепотом срывается:

- Нет, Джонатан. Пожалуйста, не оставляй меня.

Она в безумии шепчет, глаза жмурит, и вперед нервно подается, да только лишь воздух пальцами захватывает; сжимает ладони судорожно, в след брату смотрит отчаянно.
И слезы уже в глазах удержать невозможно; слишком явная ее реакция, и лица бледность, губы искусанные. Она пальцами нервными себя с головой выдает, когда в волосах зарывается, за пряди рыжие себя отчаянно тянет, шаг вперед делает, и замирает. Дыхание в горле застрянет, сердце сократится в последний раз, и остановится, и она почувствует, как медленно по телу ледяные капли воды стекают, начиная от макушки, вдоль позвоночника, затрагивая поясницу, по бедрам стекая липкими нитями, и до самых кончиков пальцев.

О б р е ч е н н о с т ь

Что с губ его словами невозможными сорвалась. Словами долгожданными, невероятными. И она расцвести улыбкой должна, воспарить к звездам, - к их утренним звездам, - да навстречу к нему броситься, в объятьях своих собственных едва ли не утопить; к губам мягким прижаться, да затеряться где-то на грани безумия и реальности.

Но…

Но у нее слезы из глаз едва ли не фонтаном, и Кларисса бессознательно вперед бросается, бежит к Джонатану, руки тянет отчаянно, да ухватиться за него пытается, в след за ним в портал провалиться, и там уже будь что будет, главное с ним рядом, одним дыханием на двоих, и рук не выпуская.

Но кто-то ее перехватывает; чьи-то руки крепко сжимают, да вырваться не дают, и Клэри брыкается, вздрагивает, крик ее отчаянный с губ срывается, птицей раненой по помещению мечется, от стен отражается, да затихает с порталом закрывшимся.

Н Е Т

Она
его
т е р я е т

Она его взгляд помнит, и улыбку лишь ей предназначенную.
Она с ума сходит, и из хватки вырывается, в два шага оставшееся расстояние преодолевает, на колени падает, скользит, да ладонями в пол грязный упирается; кричит неистово. Дыхание ее тяжелое, потоки слез из глаз не прекращаются, и чьи-то руки снова ее касаются, до плеч дотрагиваются, сжимают. Но Клэри отбрыкивается, вздрагивает, головой мотает. Она видеть никого не желает, слушать слова какие-то, вопросы ненужные. Кулаками лишь по полу бьет с силой, и болью сознание отзывается.

Она так и не сказала ему.

Смолчала, решив что во благо действует, да ошибку роковую совершила. Сама в свою ложь убедительную поверила, сама же себе придумала, что не нужна ему; и сейчас умирала на полу этом грязном, лицом в пол склонившись, с губ словам тихим позволяя срываться, с рыданиями безудержными смешиваясь, на полу грязном оседая, подобно пыли, что еще в воздухе летает, обволакивает.

- Я люблю тебя. Люблю тебя, Джонатан.

Ее ладони горят от ран многочисленных, глубоких, и тело мелкой дрожью сотрясается; у Клариссы глаза опухшие, красные, безумием светятся. И она снова вырваться пытается, да только все же у Алека хватка крепче, он ее с пола поднимает, и она в грудь ему утыкается в благодарности некой, спасении. Лишь на миг взгляд затуманенный с глазами Джейса встречается, и она по его глазам свою боль читает, что со злостью мешается, с пониманием. 

Но жених, уже бывший, в мыслях не задерживается, Кларисса глаза закрывает, и лицо Джонатана перед собой видит; его улыбку вспоминает, и слова, что сердечко разбитое вмиг по частям склеили прочно, да душу теплом укутали, надеждою.

я люблю тебя

Она за ним на край света отправится; она за ним в Эдом явится, и каждого демона на тот свет отправит, пока не вернет себе Джонатана, пока не ощутит снова его руки на своей талии, и в губах его не забудется.

И мысль мрачная, обреченная, в голове прочно оседает; Кларисса успокаивается немного, позволяет себя в портал увести, Магнусом созданный, и в последующем безумии она мир переворачивать собирается, на месте не осядет, не успокоится. Да только в Институт не вернется, не сможет Джейсу в глаза смотреть, и неловкость испытывать, недосказанность, и боль его видеть; она в квартиру к брату придет, да в одеяло с головой укутается, его аромат вдыхая, и сном беспокойным забываясь, отчаянным.

Отредактировано Clary Fray (2018-01-29 06:48:02)

+1

32

http://sg.uploads.ru/rPAuB.gif http://s4.uploads.ru/cRz6j.gifчто ж, мы должны продержаться...              //а потом любим, пока не истечём кровью
мы выпиваем последнюю каплю//              потом распадаемся на части...

Он помнил.
Голос умоляющий остаться, дрожь длинных тонких пальцев, горячий лоб прижатый к спине.

Он помнил это, когда шагнул в портал и оказался в Эдоме.
Когда воздух обжигающий и горячий проник в легкие, а песок сухой и черный облепил одежду.
Там, среди пустыни и пламени, холодных ночей отдающий чернильной тьмой да острых шпилей высоких гор, он все еще помнил родное тепло.
Только сделанного не воротишь.
Какой был выбор?
Дать всем погибнуть, погибнуть самому, оставить на растерзание голодным демонам ту, ради которой готов был сражаться? Это было бы глупо и расточительно. Это было бы похоже на проигрыш, на безоговорочную капитуляцию. Умереть в бою, красиво сражаясь за правду... Нет. Пусть умирают другие - хоть быстро, хоть красиво. Но не Она. Ради нее стоило поступиться многим, а уж собой и подавно.
Джонатан не жалел.
Когда Лилит взяла его за руку и отвела к усыпальнице, когда показала тело его двойника и склонилась над ним, чтобы провести черными пальцами по мертвой плоти. То, что осталось от Себастьяна уже нельзя было назвать человеком... Изъеденная червями, прогнившая и потемневшая плоть в разводах черной запекшейся крови. Ввалившиеся внутрь черепа глаза, оголенные зубы скелета и натянутая сверху сухая кожа. Свитер, так похожий на собственный, по которому ползут пауки...
Себастьян был призраком прошлого, неупокоенным и несчастным, быть может таким же он был и при жизни. Кто же теперь узнает? Но там, у трупа чужого, Лилит обнимала его за плечи и говорила о сыне утраченном, клялась в том, что второго не потеряет. Джонатан стоял молча, сжав губы в тонкую линию и глядя на серые ребра, выступавшие из разорванной ткани одежд. Он смотрел на них не отрываясь, не желая обвести взглядом пространство вокруг, не желая знать хоть что-либо об Эдоме.

Но выбора у него не было.

Джонатан променял свою свободу на чужую. И совсем о том не жалел.
Даже когда смотрел из пустых темных башен Идумеи на раскинувшиеся пустоши вокруг, на закатное солнце кроваво-красного цвета... он все равно не жалел. Мелкие демоны его избегали, а Великих он не боялся. Говорил с Асмодеусом, держал за руку мать  и никогда не улыбался. Эдом Моргенштерну не навредил, но и счастливым не сделал. И Лилит это видела. Злилась на то, что владения, которыми она так щедро одарила сына, совсем ему не любы, что место свое он здесь не находит и общество матери не кажется милым.

Просто Он помнил...
Сердце бьющееся не в такт, губы нежные, ресницы длинные. Чужой голос, что умолял остаться...
Кто знает. Быть может если бы Клэри промолчала, если бы не смотрела столь отчаянно-горько в Тот самый миг, он бы меньше по ней скучал. Смирился бы с миром чужим /не впервой/, смирился бы с запахом серы и дыма, перестал бы песок замечать, что жестким крошевом оседал на постели... Но он помнил ее и забыть не удавалось.
Лилит предлагала вернуться. В порыве нежданной щедрости, она руки сына сжимала в своих и смотрела глазами черными. Она к своей груди его прижимала, вела пальцами черными по волосам светлым и предлагала забрать сестру, раз она была так нужна ему. Джонатан отказывался. Смотрел холодно, плечами пожимал безразлично. Он отвечал строгое "нет" и Лилит отступала. Не понимала, но не настаивала. Странно в демоне находить чувство такта. Или столь тонкое умение манипулировать? Но она не вмешивалась, пожимала плечами, мурлыкала в ухо сына, предлагая сделать все что угодно для его удовольствия.
Джонатан ничего не хотел.
Тем более видеть здесь Клэри...
Среди этих безумных пустошей, старых больных городов, полчищ демонов неприкаянных... Не место здесь было ангелу. Она бы умирала вместе с ним в пустоте, она бы здесь задыхалась... И однажды истлела бы. Совсем как Себастьян. Нет уж. Пусть живет воспоминаниями, пусть ищет другое будущее, да только там, где можно по-настоящему жить. Жить. А не существовать.

Он все еще помнил Ее, когда Лилит отчаялась ждать.
Когда ей надоело безразличие сына, его показное спокойствие.
Нет. Она не пытала Моргенштерна, не выжигала кожу его, не резала, не натравливала на него полчища демонов. И так знала - Джонатан с ними справлялся легко. Клинок серафима, так и не отнятый, лишал низших жизни в мгновение. Стоило им затеять ссору с охотником, напасть на него ослушавшись воли чужой, как Джонатан загорался азартом, тьма его глаз заполняла разум и он улыбался... улыбался убивая их всех. И мать это видела. Хлопала в ладоши довольно и вынашивала план действий. Джонатан это чувствовал, лишь не знал как с этим справиться. Просто ждал что будет дальше. И Лилит наконец явила свой план...
Уж лучше бы были пытки...
Джонатан с ними справился бы. Любую боль преодолел бы, любые страдания. Даже если бы срезали его лицо, кожу сняли бы с тела, опалили огнем демоническим каждую клеточку тела. Он справился бы.
Но Лилит не даром была Высшим Демоном, не даром была Матерью. И знала как искать слабости.
Стоило ей понять как сильна ее кровь, как разрушительна, она сама стала подкидывать цели. Понемногу, по чуть-чуть. Сначала - низшие демоны, потом - жажда крови. Уж она-то видела как оживает Джонатан в сражениях, как становится злым, беспощадным, сильнейшим. Тонкой вязью плела мать вокруг Моргенштерна заклятия, понемногу, едва ли заметно, улучшала его способности, увеличила силу крови демонической. Что отрицать? Джонатана власть пьянила. Не такая уж разница у него была с Себастьяном. Хоть и путь к его разуму приходилось искать иной...
Но медленно, неотвратимо, мучительно, кровь просыпалась, насыщалась воздухом жарким, сухим и отравленным, а природа дурная и черная с каждым днем становилась сильнее. Но Джонатан все еще помнил... Помнил Ее.
И тогда Лилит наконец решилась.
Она возвращала его в мир где была сестра. Понемногу, как малыми дозами. В разных уголках мира появлялись они, надолго не оставались, всегда уходили быстро. И мать цели выискивала грамотно, обнимала за плечи сына и шептала, шептала, шептала...
"Посмотри, Джонатан. Посмотри... Те вампиры, то логово... знаешь сколь много жизней они отняли? Знаешь как много погубили смертных?
Посмотри, Джонатан, посмотри... Вот те охотники, что остались от Круга... Они хотят убить твою девочку. Ты позволишь им?
Гляди же, Джонатан, семья оборотней задрала эту девочку и ее братика. Хочешь демоны с ними справятся?"

Наверное он должен был сопротивляться. Наверное он должен был до последнего бороться с матерью.
Только нефилим слишком сильно хотел к Ней вернуться. И знал насколько это сейчас невозможно.
Он помнил ее. Помнил. И потому боролся по-своему.
Начинал улыбаться чаще. Тонко, лживо и снисходительно.
Он игрался клинками за ужином, когда свечи стояли в гостиной и Лилит сидела напротив, глядя на сына радостно.
Убивал почти не задумавшись, черных глаз ураган не пытался скрывать более и через трупы чужие он перешагивал не имея мук совести.
Джонатан знал, что единственный способ ослабить Лилит подозрительность - это сделать вид что уступаешь, что чужим желаниям поддаешься.
И он тоже играл свою роль. Предлагал матери сам кровавое зрелище, в ее честь приносил эти жертвы.
И Лилит забывала Себастьяна, с каждым разом их реже сравнивала, обращалась к сыну всегда по имени и смотрела глазами дикими. Демоница чуяла, что лишь в мире людей, там, где Клэри, сын ее оживает и  шла на уступки.
Наверное они оба играли в слишком сложную партию, слишком тонко пытались манипулировать. Но со временем Джонатан понял, что как бы не поддавался он матери, а главного она так и не даст ему. Она не даст свободу. Она не оставит в покое. По крайней мере пока не будет уверена что в жизни сына ее есть что-то более важное, чем девчонка рыжая, дочь чужая.
Джонатан помнил Клэри и Лилит то не нравилось.
Моргенштерн это чувствовал. Стоило лишь вскользь ей упомянуть имя Фрей, увидеть реакцию сына, как женщина начинала злиться, гневно сжимала нож. И Джонатан боялся что однажды она уничтожит девушку только за то, что нефилим ее любит.

А Лилит искушала, свои планы тоже менять умела. И однажды намеренно привела к сестре.
Моргенштерн помнил как они стояли на крыше здания, а внизу сражалась сестра с демонами. Лилит сына за плечи обняла, на плечо голову положила.
"Смотри, Джонатан... Если ты к ней вернешься, то кто вас примет? Конклав заберет тебя, будет пытать... Разве я могу отдать своего единственного оставшегося ребенка на растерзание нефилимам?
Нет, Джонатан, нет...
В этом мире, пока он такой, какой есть, вы не сможете быть вместе... никогда. "

Наверное тогда что-то в нем сломалось, изменилось, лопнуло, как перетянутая тетива.
Джонатан знал что выхода нет. Пока нет. Но, может быть однажды... если очень сильно постарается, он сможет его найти. А пока... пока все что он мог сделать - это посмотреть вниз в последний раз, запомнить чужие рыжие волосы и улыбнуться демонически-холодно.
- Тогда я изменю этот мир.
А Лилит только этого и ждала. Она тихо рассмеялась и взглянула на сына ласково.
- А я тебе помогу...

И она помогала.
Когда призвала демонов, когда научила ими управлять Джонатана. Когда тот пришел к Королеве Благого Двора... Когда задумал создать Чашу Ада, что способна менять природу охотников.
Она подарила ему новый дом, что мог перемешать Джонатана в любую точку Земли, она отдала ему кольцо Себастьяна, способное телепортировать Моргенштерна туда, куда он пожелает.
Почти что свобода. Но лишь более длинная цепь. Джонатан знал, что Лилит найдет его где угодно, что сможет дотянуться до него, задумай он сбежать или задумай сопротивляться... что означало смерть Клэри. Джонатан помнил ее и потому боролся. Как мог. Как получалось.
И все-таки... думать о девушке он старался пореже.
Только вот не получалось. Клэри тенью за ним следовала, печатью на сердце была. И его искала...
"Лучше бы книгу!" - в раздражении думал Джонатан, но успевал исчезнуть всякий раз раньше, чем сестра попытается его нагнать.
Но она будто чувствовала что-то.
За последний месяц не раз и не два являлась туда, где был Моргенштерн совсем недавно. Однажды охотник вернулся в домик тихий, на юге Австрии, и едва успел в тень спрятаться, увидев как там появились сестра и Алек. Как искали его? Он не знал, но за жизнь чужую боялся. И это...отвлекало, мешало, как и всякие чувства. Вместо того чтобы всегда оставаться холодным, четко понимать что делает и где возможны ошибки, Моргенштерн на сестру отвлекался и сам свою слишком тонкую игру портил...
Последней каплей стала Королева.
Они сидели за столом, вертел Джонатан бокал с вином сладким и смотрел на хозяйку гостеприимную. Она плечами повела, улыбнулась загадочно и коснулась руки охотника, пальчиком провела по запястью, очертила выступающую вену, да сказала о том, что Кларисса приходила, просила отправить ее в Эдом, указать путь к брату...
И нефилим глаза опустил к полу, едва успевая скрыть то, как они почернели. Смесь горечи, тоски и гнева в душе сплелись ядовитым клубком. Рассмеяться тихо и снисходительно получилось с трудом.
Той же ночью  Джонатан пришел в квартиру свою прежнюю. Почти под утро. В самый черный час перед рассветом.
Почему-то он знал что она будет здесь, в его спальне, среди оставленных им вещей, большинства из которых едва ли коснулся...Моргенштерн к постели подошел неслышно, остановился у девушки и позволил себе недолго, совсем недолго, просто смотреть на ее сон.
Она сжала край одеяла, подложила под щеку ладошку, повернулась на бок и засопела тихо.
Хотелось остаться. Просто остаться. Лечь рядом на постель, прямо так, не снимая одежд. Дать волю усталости и отпустить противостояние чувств, крови и разума. Просто послать их к черту. Остаться рядом, прижать к себе сонную девушку, так, чтобы не разбудить, уткнуться в шелк ее рыжих волос и губами коснуться шеи. И плевать что будет потом. Плевать что будет утром. У них же будет хоть немного времени, даже самая малость...
Да только Джонатан знал, что если он останется, то уйти уже не сможет. И рядом вечно быть не сможет. Лилит придет вновь. Только в этот раз сына не послушается, уничтожит Клэри, вырвет сердце ее у него на глазах и добьет окончательно, погрузив разум безумный в самую тьму.
Стоил ли день-другой такой цены?
Нет. Не стоил.
И Джонатан пальцем тихо ведет по нежной щеке, позволяет себе тень улыбки горькой и розу кладет из Эдома, пустынную розу, алую, да с черными обожженными лепестками по самому краю. На листке бумаги надпись простую пишет "не ищи меня", а после уходит.

Клэри... Клэри...
Наверное выход есть. Должен быть. И однажды я его увижу.
Но пока... пока.. чтобы ты была в безопасности, я должен спрятать эти чувства, я должен вырвать тебя из своей груди и так далеко запереть, как только смогу.

Он возвращается в свой новый дом.
Он подходит к зеркалу.
Смотрит на себя долго, а после выдыхает и поднимает стило к лицу. Демоническая руна свой след оставляет у виска и Джонатан видит, как один из его глаз становится черным. Теперь уж надолго...

http://sg.uploads.ru/LiCRg.gif http://sd.uploads.ru/q8RlI.gifИ ты должна знать,  даже когда кажется, что всё сгорело до пепла,
в нашей истории всегда есть ещё одна глава...

Всё становится проще.
Даже как-то... свободнее.

Джонатан улыбается обольстительно-холодно, смотрит прищурив глаза. И когда Королева ведет пальцами длинными по его подбородку вверх, к скуле и руне демонической, он не отворачивается в сторону, не пытается избежать чужого движения. Просто стоит, опираясь спиной о дерево, да руки скрещивает. Ждет когда фейри пресытится зрелищем. Она смеется ласково, говорит что Джонатан напоминает ей Себастьяна, да только лучше, сильнее, свободнее.
Нет постылой зависимости, нет одержимости. Уж теперь-то он может сосредоточиться на том, что действительно важно. На Деле.
И Моргенштерн улыбается. Ручку тонкую берет в свою, целует запястье - интимно и ласково. Королева в ответ улыбается.  Джонатан знает - ей это нравится. И охотник не против сделать приятное, в конце концов это - ради выгоды.
Селина шаг еще один делает, вынуждает склониться к ней ближе, в ухо шепчет, приглашает остаться. И ему бы остаться. Согласиться бы. В конце концов что мешает?
Он нынче новый, свободный и независимый. Не следит уж Лилит за движениями сына пристально, не пытается каждый шаг его контролировать. Ее мальчик вырос и сам находит себе развлечения, коротает дни при Благом Дворе, а ночами в книгах копается. Он из Эдома на Землю, с Земли до Эдома ходит без устали, иногда свою мать подарками балует, и не все из них неодушевленные...
Он теперь подбирается к Цели, скоро будет Война настоящая, скоро все их мечтания исполнятся...
И Королева просит остаться. И отказывать ей у Него причин нет никаких.
Сердце камнем покрыто, корою, там, в его дне, только тьма и плескается...
Но Джонатан улыбается холодно, поцелуем руки касается, говорит Королеве что его ждут дела и они сейчас - самые важные. Он так бережно ей отказывает, шепчет на ухо обещания, что не злится Её Величество, отпускает охотника наглого.

Моргенштерн покидает Двор, но не домой возвращается.
Он  смеется ночному небу, вздыхает глубоко, за его спиной появляется демон, с его языка срываются слова грубые наречия чуждого миру земному и Джонатан хмурится, ласка вновь в оскал превращается. Неприятный, злобный и яростный.
По чужим донесениям следует. Далеко. В Чехию.

Она находит Черную книгу. А демоны находят Её.

В Праге есть одна церковь, нефилим о ней сам лишь недавно узнал, будто вспомнил что-то. И решает не ждать чужих действий, сам разобраться. Под его ногами портал открывается и он оказывается на городской окраине. Рядом - унылое старое кладбище, часовенка и чьи-то голоса внутри напряженные. Джонатан время свое экономит, из портала прямо на крышу прыгает, а оттуда, через дыру кем-то проделанную вниз, на алтарь приземляется.
Вокруг - демоны. В окружении. Снова. Она.
И Лайтвуды.
Джонатан морщится, следит взглядом за демонами, что плотнее кольцо сжимают вокруг нефилимов, только взгляд цепляется за рыжие волосы, а следом за руки чужие. В них - книга. Та самая.
Моргенштерн тихо вздыхает, скорее показательно, театрально-устало. Ждет еще пару мгновений, пока девчонку Лайтвуд один из демонов не ранит, оставляя длинный порез на плече.
- Довольно!

Демоны замирают. Нефилим вспоминает что до руны той, особенной, приказывать было куда сложнее. Вспоминает и забывает тут же.
Он делает шаг и легко вспрыгивает с алтаря, взмах рукой делает, будто воздух от пыли чистит, а демоны перед ним путь открывают. Как когда-то, совсем в другой жизни, перед Лилит.
Он подходит к Клариссе, голову к плечу склоняет, смотрит спокойно и пристально, изучающе.
Он ее помнит.
Да только разве это имеет значение?
Джонатан просто пользуется тем, как замирает девушка, глаз от него отвести не может, руку к ней протягивает и она рефлекторно подается навстречу. Только вместо объятий лишь резкий шаг назад. Моргенштерн книгу выхватывает легко, пользуется чужой растерянностью. Отступает назад, на алтарь вспрыгивает и присаживается, демоны вновь кольцо закрывают, отделяют его от Клариссы.

Так дышится легче.

Он одну ногу ботинком на алтарь ставит, второй качает из стороны в сторону, листает древний дневник Асмодеуса слишком небрежно, а потом кивает и резко захлопывает. Шаг демоны к нефилимам делают и Джонатан морщится.
- Назад! - Он взглядом обводит охотников, поднимается на ноги и улыбается омерзительно ласково. - Это я, пожалуй, заберу.
Кругом шипение, скрежет и тихий свист. Он.. раздражает.
Моргенштерн смотрит на демонов пристально, будто раздумывает отдать ли им охотников или все-таки не стоит. Не стоит? А может стоит? Или не стоит? Ахаха.
- Прочь.
И демоны отступают, расходятся в стороны, будто волны в период отлива. И исчезают.  Еще мгновение он стоит напротив нефилимов. Хочет что-то сказать, да только что? Он и сам уж не помнит. Взгляд цепляется за Изабель, а потом за Клэри..
Клэри...
Джонатан на кольцо свое смотрит, вертит серебряную окову в руке, да так глаз более и не поднимает. Просто.. исчезает.

Ночью Джонатан не может заснуть. Долго сидит в кабинете, у окна с видом на сонный Нью Йорк и луна в его окна льет светом призрачным. Воздух июля пахнет теплом и свежестью, легкий ветер дует в комнаты. И он при свете серебряном книжку листает, страницы перебирает, смотрит на них и всерьез подумывает сжечь. Даже огонь в камине разжигает. Только не может с книжкой зловредной расстаться.

Лишь о стену ее кидает в ярости. Рычит злобно.
И поддается порыву.
Руку в кулак сжимает, на мгновение глаза закрывает и оказывается в знакомой квартире. Она тихая и темная. Почти неживая. В ней пахнет усталостью. От нее слезами разит. Джонатан их чувствует и морщится недовольно, открывает окна в спальне, будто надеясь, как смрад, изгнать ощущение. А потом подходит к дивану, по нему пальцами ведет и оттуда к витрине панорамной, что вид на город открывает. Он плечом прижимается стеклу. Здесь. Здесь когда-то он...
Нет.
Не вспоминать.
Только морщится. Стоит так и во времени теряется. Может десять минут проходит, может час...
Только слышит как портал открывается и из него выскакивает Кларисса. В отличии от охотницы, чьи глаза к тьме еще не привыкли, Моргенштерн всё видит прекрасно. Подмечает даже как синяки и порезы, что были на теле ее так недавно, уже исчезли совсем.
И от того он просто не знает что должен почувствовать.

Только свое присутствие выдает силуэтом черным на фоне стекла.

- Клэри-Клэри... Я же просил тебя по-хорошему... Я же просил тебя не искать меня.

Он смотрит на город еще мгновение, а потом спиной к нему оборачивается, ноги скрещивает и смотрит на девушку.
Он здесь не потому что соскучился. Конечно же нет! Даже думать не смейте!
Он здесь чтобы убедить ее наконец сдаться. Отступить. Уйти в сторону.
Почему? Зачем?
А разве то важно?
Просто... нельзя.
Ей нельзя приближаться. Опасно.
Джонатан морщится. Ему хочется стило достать и провести им по руне на виске, обновляя, усиливая магию черную.
Когда он делал это в последний раз?
Джонатан не помнит...

+1

33

https://d.radikal.ru/d03/1801/27/233d49d6d3d5.gif https://d.radikal.ru/d39/1801/ed/3175d17744e9.gif
There's a possibility
All I gon' get is gon with your step

Для нее дни в безликую серую массу превратились.
И внутри пустота; смысл жизни утерян, а сердце больше не бьется. Клэри вообще не помнила, когда ее сердце билось в последний раз. Наверное, это было в тот день, когда она его взгляд ловила, и замирала на мгновение, впитывая в себя, в память впечатывая.

Когда Алек уводил ее в портал, Фрэй казалось, что есть выход, что возможно найти Джонатана, возвратить если не к ней, то хотя бы в его родной мир, как можно дальше от демонов, и от Лилит. Ей казалось, что вот оно решение – портал в Эдом, клинок Серафима, да запас рун ангельских, и тогда было бы возможно Джонатана спасти. Да только кто же портал в мир демонов создать может, кроме самого демона? Даже Магнус не смог ей помочь, и тогда она решила искать обходные пути.

Но в тот день Алек ее из портала в Институте вывел, и Кларисса вмиг ощутила себя на части разорванной, потерянной, чужой. Она стояла посреди коридора, перед дверью в их с Джейсом спальню, и чувствовала себя лишней; понимала, что это вовсе не дом ее, что здесь ее никто не ждет. Ее душа в иное место рвалась, на цепи билась, все улететь без нее пыталась.
И Клэри вздрогнет, когда плеча рука Изабель коснется. Охотница лишь на мгновение на подругу посмотрит, а после кольцо с пальца стянет, и в ладошки Лайтвуд завернет. Клэри не хотела думать о том, какие мысли посещают Иззи; что она чувствует после того, как саму себя увидела, и осознала с ясностью, что в том мире она почти что невеста Джонатана. Клэри не хотелось ей в голову влезать, и в свои мысли впускать подругу Фрэй тоже не желала. Лишь с обреченной твердостью пальчики чужие сжимает, да глазами потухшими смотрит.

- Ты уверена, Клэри?

У Изабель голос заботой полнится, участием; а Кларисса морщится, в памяти внезапно вспоминая голос той, другой, что с такой надеждой о воссоединении говорила, да о колечке с радостью. Она злится на себя, злится на Иззи, хотя и понимает, что глупо это, подруга ни в чем не виновата, для нее все это тоже новостью обернулось шокирующей.
И Клэри головой кивает уверенно, улыбается вымученно, и уходит, подругу позади оставляя. Она не собирает вещи, и не останавливается, чтобы объясниться с Джейсом. Клэри походкой твердой за пределы Института выходит, и воздух вдыхает свежий.

Да только он не отрезвляет, не спешит мысли прояснить, не спешит боль в сердце успокоить хоть немного.

Она в квартире брата существует. В окружении его вещей просто находится.
В футболке, что на нем в тот день была, она в кресле сидит, колени к подбородку подтянув, и взглядом пустым в окно смотрит. У нее лицо застыло в безразличии, а вокруг припухших глаз синяки образовались; и так день сменялся ночами, а она лишь безразлично в окно смотрела, практически не мигая. Для нее еда свой вкус потеряла, и все остальное разом ушло на задний план. Осталась лишь она, и ее гнетущая пустота внутри, в которой она и искала свое утешение.

Изабель с Алеком приходили, когда она не отвечала, а после и вовсе перестала заряжать свой телефон, позволяя ему выключиться. Они при помощи рун ее нашли, а Магнус портал открыл. Изабель говорила что-то, вещи принесла; но Клэри так и сидела в своем кресле, безразлично глядя может в окно, может тупо перед собой; ничего не видела, никого не слышала, лишь тишиной внутренней поглощена была, обреченностью.

Джонатан ушел, и произошло то, чего она так опасалась: часть ее души ушла вместе с ним. Та часть, которая за свет ее отвечала, за желание жить и двигаться дальше. И Кларисса лишь в тень свою превратилась, по квартире блуждала призраком, вещи свои так и не распаковав, все его футболки да рубашки носила.

Она свитер его в стирке нашла, да так и сжимала его ночами, вдыхая такой родной, такой до боли знакомый аромат.

Она в душе сидела по паре часов, совсем как в тот день, но только не плакала уже, а лишь кожу холодную согреть пыталась; глаза закрывала, и Его вспоминала, представляя, что сейчас дверца кабинки отодвинется, и он с легкой улыбкой внутрь шагнет, ее в своих объятьях сжимая.

Она ночами кричала, подушку кусая, и губы до крови; кошмарами мучилась, да в поту холодном просыпалась, в глухих рыданиях забываясь. В такие ночи эмоции на нее обрушивались с утроенной силой, и Клэри по квартире птицей израненной металась, мысли свои записывала, да словно на мгновение озарение испытав.

Возможно…

Возможно, она бы смогла жить дальше, если бы попыталась. Но сердце мертвое все так же не билось, и душа израненная лишь кровью истекала; пустота внутри словно дыра черная все в себя засасывала, не позволяя каким-либо эмоциям проникнуть в сознание.

Клэри от мира отгородилась.

Да и не существовало для нее больше мира, в котором не было Джонатана. Не жила она сама без него, лишь тенью по земле бродила, - по квартире, - да носа на улицу не высовывая.
Алек приходил чаще, Изабель перестала приходить совсем после того, как Кларисса внезапно обернулась, в себя приходя на мгновение, и на охотницу едва ли не накричала, во всем ее обвинив. И не известно, какую именно Изабель она в тот момент перед собой видела, да только после этого Лайтвуд оскорбилась, рукой махнула, и даже сказала что-то на прощание, но что именно – Клэри не помнила, вновь в себя погружаясь, возвращаясь к своему апатичному состоянию.

Магнус с агентством связался, они продлили аренду за квартиру, но попыток реанимировать охотницу никто не оставил. Алек приходил через день, садился подле нее и новости рассказывал. Рассказал он и о том, что на какое-то время демоны притихли, что стало слишком подозрительно тихо, словно бы нечто масштабное грядет. Рассказал он и о том, что они не оставляют поиски Черной Книги, и что им всем ее, Клариссы, помощь нужна.

Да только Клэри продолжала в своей депрессии пребывать, никак на слова нефилима не реагируя. Поиски книги для нее утратили смысл, ведь для чего она нужна, если до Джонатана не достучаться; не проникнуть в Эдом, и не найти способ его вернуть обратно.
Кларисса бы все отдала за одну хотя бы возможность его руки коснуться; за одну возможность увидеть хотя бы краем глаза, мельком, но зато знать, что у него все хорошо, что он жив.

И Алек все приходил; сообщил о том, что Джейс временно в Лос-Анджелес перебрался, решил представлять Нью-Йорксий Институт там, но все понимали о его истинных причинах столь внезапного бегства; и теперь спальня была вновь свободна, Кларисса могла в любой момент вернуться, даже не оставаясь на ночь, но хотя бы просто о себе напомнить, да с Иззи помириться.
Клэри слушала, но боль в сердце все же была сильнее; не выпускала пустота ее душу, не позволяла грудью вдохнуть свободно, да лишь в горечи топила; охотница в отчаянье захлебывалась, изнутри пламенем адовым сгорала.
И кричала безумно, страшно, дико. Внешне же продолжая апатично взирать на мир серый и безликий.

Она к окну спиной прижавшись сидела, и пусть что холод чувствовала сквозь тонкую ткань рубашки, да только мысленно совсем не в этой реальности находилась, воспоминаниями жила, и ту ночь перед глазами видела, будто бы заново каждое мгновение переживала.
Она на кровать падала и глаза закрывала; руками по телу вела, плеч касалась, и все представляла, что не ее это руки, что это Он ее в объятьях укутывает.

Ее кошмары все так и преследовали, криком яростным с губ срываясь, вздрагивая, просыпаясь. И снился ей Джонатан с глазами стекленевшими, и она бежала к нему, через демонов прорывалась, да каждый раз не успевала; перед ним на колени оседая, и утопая в торжествующем смехе Лилит.

Ее депрессия своего пика достигла, Кларисса есть перестала; похудела, осунулась, и в какой-то момент поняла, что не видит своего дальнейшего существования без брата. Ее Алек от края пропасти оттащил, не позволил окончательно в себя уйти.
Он тактику сменил, стал о Джонатане с ней разговаривать. И она каждое слово ловила, впитывала, оживала. Когда Алек заявил, что Джонатан уже наверняка демоном стал похуже, чем был Себастьян, Клэри вздрогнула, обернулась, и спорить начала, убеждая, что ее брат совсем на Себастьяна не похож, что ему не чужды светлые чувства.
Наверное, эта терапия спасла Клариссу от полного морального уничтожения. Она словно бы свет увидела в конце мрачного туннеля, в котором пребывала все это время с момента Его ухода.

Кларисса в вещах роется, квартиру с верху до низу обследует, да все же находит один светлый волосок, что от брата остался. Ее губы в улыбку тяжелую растягиваются, и она портал открывает, впервые за столько времени беря в руки свое стилло.
А в Институте смотрят удивленно, словно совсем уже не ждали, да только Кларисса внимания ни на кого не обращает, она Изабель разыскивает, извиняется, а затем к Алеку отправляется. В ее голове план зреет, она брата при помощи рун отыскать хочет. Ведь не может он постоянно в Эдоме скрываться, и правильно Магнус считает, что рано или поздно он в ее мир возвратится.

Фрэй активную деятельность разворачивает; ее энтузиазм окружающих в недоумение приводит, а она словно бы жизнь по-новому пробует, надежду на языке медовую ощущает.

Да только не собирается ждать, когда брат в мир примитивных выйдет; она на поиски демонов отправляется, что вновь стали появляться в различных частях города. В одиночку, она их выслеживает, да о проходе в Эдом выведать пытается. Демоны лишь смеются злорадно, и Клэри убивает каждого, с отчаянной жестокостью, мрачным удовлетворением.
Она бросается в самое пекло, клинком яростно размахивает, кричит, да все же никто ей не выдает о тайных лазейках, что в мир демонов ведут.

И это злит еще сильнее.

Клэри нервная, раздражительная; она практически не спит, лишь тренируется, да в библиотеке книги изучает, информацию отыскать пытается. Кошмары ее все так же преследуют, и каждый раз с новым сюжетом; снится ей теперь не только смерть Джонатана, но и то, как он демоном становится, в монстра превращается, каким Себастьян был.

И от этого становится страшно.

Охотница на отчаянный шаг решается, она в царство фэйри приходит, помощи у Королевы просит. Да только Королева смеется, отказывает; называет Фрэй девочкой глупой, что жизнь свою впустую тратит, и совет дает брата в покое оставить.
Но охотница не слушает, она на след его снова нападает, когда Алек в очередной раз сообщает по смс о руне, что светом призывным, призрачным, сияет. И они за Джонатаном следуют, словно бы в спину ему дышат, да только все равно не успевают, опаздывают. Он ускользает, будто бы видеть их не желает, да только Кларисса беспомощно по сторонам оглядывается, хоть какой-либо отголосок его присутствия выискивает взглядом жадным.
Все напрасно.

Но отчаянной попытки она не прекращает; ночью мысленно к брату взывает, в любви ему признается снова и снова, да только понимает, что не услышит он, не придет на зов ее ночной. И от этого становится одиноко, апатия подкрадывается со спины, пустота когтями черными в сердечко впивается, да только Кларисса снова сияние руны видит, и снова надеждой полнится, в путь отправляется. И снова ничего не находит, лишь однажды аромат его тонкий носом улавливая, замирая, понимая, что опоздали всего на несколько мгновений, что приди они раньше, и смогли бы его застать.

Она кулаками по стене бьет отчаянно, да позволяет Алеку снова себя увести в портал; обратно в Институт, где чужой себя все так же ощущала.

Дни продолжат сменяться ночами; неделя сменит другую, и Кларисса вновь руки опустит, на молчание руны поглядывая. Она попытается надежду в своем сердце сохранить, не позволит пустоте вновь в ее расколотой душе поселиться, да с Магнусом примется за поиски книги, что могла бы помочь; что спасение в себе хранила.

Но однажды ночью все изменится.
Она вздрогнет, словно бы во сне прикосновение ощущая, да на кровати подскочит, пытаясь взглядом к темноте привыкнуть. Но никого не увидит, вот только снова его аромат почувствует, словно бы интуитивно присутствие ощутит, и в другую комнату выбежит, имени его с губ позволяя сорваться с надеждой, впервые за столько времени. Но остановится, замрет, осознавая, что опоздала, снова опоздала, да лишь цветок опаленный найдет, записку к нему приложенную, и улыбнется с нежностью, к груди подарок оставленный прижимая.

Она не отступится, лишь еще тверже в своих намерениях убедится.
Она продолжит поиски. Она найдет его.

▪ ▪ ▪ ▪ ▪ ▪
https://c.radikal.ru/c26/1801/1e/495216cd493a.gif https://b.radikal.ru/b02/1801/28/e77702c631e8.gif
Know that when you leave
By blood and by me

И у них прогресс намечается, Магнусу удается выйти на след последнего владельца книги. И охотники план составляют, раздумывают над тем, не вызвать ли Джейса, но единогласно приходят к мнению, что не стоит его беспокоить по поводу этому, не стоит ему вновь с Клэри взглядами пересекаться, о прошлом вспоминать, что счастливым стать могло, да сгорело лишь, оставляя после себя пепелище из надежд разбитых.

Кларисса руну рисует, по ее телу дрожь нервная проходит, подстегивает; и адреналин в крови плещется, она с надеждой в портал проходит, на поиски книги отправляется, и наконец находит, среди пыльных церковных книг и свитков, она находит именно ту, за которой так долго бежала, дыханию сбиться не позволяя. Бежала, ноги в кровь едва ли не стирая, да все же силы в себе для нового шага отыскивая.

Охотница книгу к себе прижимает, вдыхает запах пергамента и страниц пожелтевших от времени; улыбка губ коснется невесомо, но тут же исчезнет, шумом привлеченная.
Демоны их со всех сторон окружают, Кларисса едва успевает уворачиваться, да только сражается яростно, клинком своим взмахивая; оступается, вздрагивает, и замирает, взглядом за Джонатана цепляясь, как за круг спасательный.

У нее дыхание снова куда-то исчезает, а сердечко биться перестает; она тихий выдох Алека за спиной не слышит, лишь неотрывно на Джонатана смотрит, впитывает, каждую черту в памяти обновляет, и ощущает едва ли не физически, как часть ее души разорванной к нему тянется, соединиться воедино желает, целостность наконец обрести.
Она к нему шаг делает, желает касание пальцев на своем лице ощутить; сознание затуманенное, она словно под гипнозом, и имя его с губ тихим шепотом срывается, на вдохе Клэри замирает, вздрагивает, да позволяет слишком свободно книгу у себя из рук забрать.

Она моргает, брови недоуменно хмурятся, и Кларисса вновь демонами окруженная, да только от брата все равно взгляд отвести не может, за каждым движением следит, губы против своей воли облизывает; каждое изменение в нем подмечает.
Но все равно страха не испытывает, ненависти в ней нет; лишь нежность безграничная, и желание вырвать брата из оков демонических, спасти его, и на этот раз до конца пойти, не бросить затеянное на пол пути.

Она поможет ему вновь себя обрести.
И Лилит убьет. Сама убьет, без чьей-либо помощи; клинок в ее сердце демоническое всадит, да провернет пару раз, криками наслаждаясь.

Хотя такие мысли, конечно, были весьма самонадеянными, но в данный момент Клэри злобой подпитывалась, и непобедимой себя чувствовала. Если бы пришлось, она бы путь к брату прорубила, выложила бы его из демоничеких останков, да вот только…

- Джонатан! Идем с нами. Идем со мной. – Она на него смотрит с отчаянием, губы кусает, и в уголках глаз слезы скапливаются; она его узнает, но в то же время будто бы впервые видит; проклинает Эдом, и всех демонов за то, что такое с ним сотворили, своего добиваясь, выжигая из него все то, что делало его исключительным.
Она демона перед собой видела, но все равно его братом звала; любила отчаянно, да только потрясение неимоверное испытала, и внезапно сны все свои вспомнила.

И стало страшно так; не за себя, лишь за него, за то, что потерять его может по-настоящему, навсегда.

И Кларисса в квартиру ту не возвращается, возле руны поиска сидит в ожидании, все же надеется, что брат в их мир придет, и о себе напомнит снова; надеется на то, что в этот раз она успеет.
Ее рыдания тихие сотрясают, и слезы по щекам стекают отчаянные; Клэри надеждою полнится, безумной какой-то, совсем уж невозможной, но все же вскакивает, в миг ладошками слезы вытирая, и руну портала рисует, по следу снова идет, и в золотистое сияние портала ныряет с твердой решимостью не отступать. Не сейчас, когда руна поиска вновь светом призрачным засияла; предвкушением.

- Ты должен понимать, Джонатан, что я просто так не отступлю.

Она в его силуэт в темноте вглядывается, шаг ближе делает, но замирает на расстоянии. Не знает, как вести себя с ним; она в его объятьях оказаться мечтает, губы пересохшие облизывает, но все же сомневается, сдерживается. Отличия слишком явные, и дело не только в глазах его наполовину демонических; она по тону его голоса слышит, кожей улавливает, что изменилось его к ней отношение, что выжигала Лилит всю любовь старательно.

Но Фрэй не сдается, она слишком долго страдала, слишком долго в этом самом кресле апатией подпитывалась, да пустоту внутри себя ощущала. Она прошла через тернии не для того, чтобы к звездам подобравшись, сорваться вниз, о скалы ледяные разбиваясь.

- Ты должен знать, что я не все тебе сказала. Точнее, о многом умолчала. – Она снова шаг делает, воздух в легкие набирает, с мыслями собираясь; надеется, что слова помогут ему вспомнить, к тому же она так долго их в себе проигрывала, так долго к нему мысленно обращалась. – Я не хотела уходить в тот день, Джонатан. Я лишь планировала кольцо Джейсу вернуть, и к тебе вернуться. Но… - Она плечиками ведет, на край дивана опускается, и взгляд за окно бросает, на брата не смотрит, реакции его боится; или же опасается, что он уже ушел, и она снова сама с собой говорит. – Ты был так счастлив на той фотографии, и я решила не отбирать это счастье, ведь ты бы все равно домой вернулся, к Изабель, и предложение бы ей сделал, как и планировал. И возможно, что обо мне и не вспомнил бы. Я так думала до тех пор, пока… - Она снова вдох делает, взгляд на свои руки опускает, и видит, как сжимаются ладошки, и впиваются пальчики в плоть мягкую до боли, следы оставляя, шрамы. – Пока ты не сказал, что любишь меня. И я все это время об одном лишь жалела, что не успела сама тебе признаться.

Кларисса взгляд на брата поднимает, губы облизывает; ее сердечко колотится в груди неистово, и мурашки вдоль позвоночника бегут. Она к этому моменту так долго готовилась, столько раз в своей голове его проигрывала, слова красивые подбирала, да только в момент истинный, в момент реальный, все прочие фразы из головы повылетали, и Клэри вдох делает, на выдохе же шепчет:

- Я люблю тебя, Джонатан.

И ей не важно, что будет дальше. Она свое сердечко добровольно в его руки вкладывает, и в ожидании замирает. Она готова к любому исходу, даже если он рассмеется и до боли ее сердце сожмет, она все равно не отступится, бороться за него будет, пусть даже ценой собственного счастья, но она сама себе когда-то поклялась, что поможет ему.

И сейчас отступать не собиралась.

Отредактировано Clary Fray (2018-01-30 06:53:13)

+1

34

http://sh.uploads.ru/9bETL.gif http://sd.uploads.ru/S4Vcq.gifстихнет шепот песочных часов,
выскользнут в море алмазные четки
Ты - мой самый несбыточный сон
самый сладкий и самый короткий...

Ночь.
Темным покровом город накрыла, собой утопила Всё.

Застыть бы навеки с ней вместе. И чтобы никогда не наступал рассвет. Погрузиться в темноту, спрятаться среди теней, потеряться и забыться. Навсегда утратить дорогу домой, знание о том, что вообще это за место - Дом.
Бетонные моноблоки, трубы и провода, декоративной штукатуркой стены расписанные, рамки с портретами...
Что же значит этот злополучный дом? Всего лишь знакомые стены... или воспоминания, что с ними связаны? Люди, что их наполняли?

Имеет ли это значение?

Тьмою дома все укутаны, сонно закрыли глаза, зевнули потухшими окнами.
И луна баюкает город потерянный, утонувший в ночном сиянии, охраняет его от говора громкого, натужного воя сирен, звонкого крика свистков постовых.
И не важно уже ничего. Ничего не имеет значения.
Ночью кажется, что все дневные заботы прочь отступили, истаяли, больше не трогают сердце усталое. Они тоже заснули. До нового дня. И пока не наступит рассвет, можно представить что время - всего лишь субстанция, эфемерная и бесконечная, навеки застывшая, недвижимая. Никто никуда не торопится. Насладись же этим покоем, тихой ночной вечностью..

Только не получается.

Клэри глаза свои прочь не отводит, смотрит пристально, будто каждый сантиметр тела чужого ощупать желает. Она говорит и брат на то лишь морщится неприязненно, свои глаза от чужих прячет в тенях, взглядом в стену упирается и губы кривит. Эта ночь ему совсем не нравится. Зря он пришел. Зря оставил комнаты тихие, ветер летний упрямый и свежий, свой камин и огонь его яркий. Стоило не уходить из дома. А теперь отсюда уйти - невозможно. Джонатан не желает слушать чужие слова, только не дать им отзвучать невозможно. Так странно. Он бы мог заткнуть Клэри рот, просто глотку чужую сдавить в одно прикосновение, вырвать хрипы предсмертные и не дать договорить. Не дать сказать больше ни единого слова, никогда не узнать что на уме у девушки. Так надо сделать. Просто необходимо. Вот только Джонатан на месте стоит и вся власть его - взгляд направленный в стену. Он слушает. Слушает и морщится.
Кого надо убить? Кого надо уничтожить и вырвать чужое глупое сердце, чтобы сестра поняла то, ради чего он пришел? Чтобы сестра поняла как искать его бесполезно, как глупо убеждать вернуться, остаться, всё бросить. Джонатан ничего не хочет бросать. Он в чужом мире родился заново, он себе новый дом строит. На костях старого. И вспоминать об этом не хочется.
Только Клэри и не думает успокаиваться. Делает шаг навстречу, рукой по дивану проводит и на его край опускается. Глаза свои наконец отводит и брат ее неслышно выдыхает рот приоткрыв. Под чужими глазами ему не нравилось. Без них - тоже.
Он кулаки сжимает, руки скрещивает, будто защищается. Да только враги его - не клинки обоюдоострые, а лишь голос женский, дрожащий и немного растерянный.
Моргенштерн головой резко дергает в сторону, едва удерживается чтобы не взглянуть на девушку.
Она что удумала? Перед ним исповедоваться? Говорить о том, что не случилось? Своими иллюзиями сама живет, своими грехами несовершенными дышит. И что? Хочет чтобы и он так же? Не получится! Не выйдет! Не случилось - и ладно, его это более не касается!
Нефилим голову к панорамному окну поворачивает, смотрит на спящий город, кривится в отвращении. Не нужны ему чужие исповеди, никому грехи он отпускать не собирается. Не священник же, в конце концов.
Только Клэри давно что-то сказать хотела и теперь не в силах остановиться. А стоило.

Джонатан ее против воли слушает.
Как наяву перед ним старая ночь пробуждается и тела их...
Помнит он как в спальне проснулся, как глядел в потолок не желая вставать. Знал же, встанет - и сон испарится, последние иллюзии растают в воздухе. Она не придет, а он разрушится...
Разрушился.
Ведь ее рядом не было.

Он неподвижной статуей обращается. Смотрит не мигая на улицу.
К чему это все теперь? Зачем эти разговоры, признания? От них что - кому-то становится легче?
Джонатан сглатывает и головой качает, его голос ровный не выдает эмоций. По-хорошему у него их и вовсе быть не должно. Разве что ненависть и ярость... Ее ни одна демоническая руна не может глушить.
- Ничего бы не изменилось.
Моргенштерн говорит то негромко, почти против воли. И сразу жалеет о сказанном. Но вовсе не от того, что слова те Клариссу обидеть могут, боль ее душе причинить. О нет, просто отвечать - значит задуматься. Признать, что кто-то хотел с ним рядом остаться, что кто-то желал ему счастья даже наплевав на свое и чужое. Вот только... что было бы? Клэри осталась бы, возвратилась к нему без кольца, обещаний постылых, пришла бы в его постель... Он бы принял ее. И? Через несколько дней они пришли бы на тот завод и Джонатан вновь повстречал бы мать, они расстались бы вскоре и нет от того никакой разницы. Зачем же теперь говорить о том, что и так не случилось?
Но Клэри не унимается. А Джонатан злится.
Она смотрит на свои ладони, голову опускает и ему хочется заткнуть ей рот, умолять остановиться, не дать договорить.
Нет, нет, нет, Клэри, молчи. Не надо этого. Не говори.
Он пальцами в свои ладони вцепляется, зубы сжимает сильно и жмурится. Ему бы уши заткнуть или это несчастное стекло разбить, чтобы слова утонули в разбитых стеклах, чтобы изрезались они об острые грани да кровью истекли.
Только... не получается.
Стекло неподвижное отражает город ночной, светит луна на лицо Моргенштерна и шепчет рядом Его сестра признания.
Зачем? Зачем, Клэри? Зачем ты только это сказала?

- Нет!
Джонатан резко с места срывается, у сестры мгновенно оказывается.
- Замолчи! Заткнись! Не произноси этого больше никогда! Поняла? - Его рука Клариссы касается. Нет, не гладит, не обнимает, лишь мучает. Он в шею ее впивается, вздергивает с дивана и встряхивает. На лице белом, как мел, глаза черные сияют бездонной пропастью, губы в гримасу больную искажаются. Он рычит на девушку, шею ее все крепче обхватывает. Он шаг ближе делает, с ней сближается, чуть хватку ослабляет, да не ради ее безопасности, а только чтобы слова его расслышать смогла четко. Чтобы сейчас его голос слушала, как он ее только что, а не собственной крови глухие удары внутри черепной коробки. - Не было этого и не будет. Оставь меня в покое, Кларисса и не ищи. Что мне для этого сделать надо? - Моргенштерн к сестре приближается, шепчет в губы нежные слова, будто яд в них вливает и оседает он горечью на чужой коже. А глаза черные, больные, невыразительные, в чужие впиваются, будто душу выпить хотят, умертвить сердце девичье. Нефилим злится. Злится без причин, без объяснений. Он просто злится. И природа этой злобы вовсе не демоническая. - Быть может убить всех, кто тебе дорог? Джейса? Иззи? Алека? Или этого оборотня.. как его? Люк?

Он сестру от себя отталкивает. Шаг прочь делает и еще один, пока в стену спиной не упирается.
Её слова его кровь разъедают, забиваются в уши. И Джонатан себе ладони прижимает к голове, будто от звука давно стихшего голоса пытается освободиться, перестать его эхо в своей голове находить. Не выходит. Чужой свет, отвратительно-яркий, забивается в глотку, обвивает сознание, сердце мучает. Ее свет ему под кожу забирается и насекомыми мелкими под ней возится, зуд вызывает и раздражение. Джонатан глаза закрывает, жмурится, качает головой из стороны в сторону, будто наваждение сбросить пытается.
Да только не получается.
Он рычит.
Его внутри раздирает так, что он сам себе кожу содрать готов.
Ненависть тоже чувство. И сейчас он ее ненавидит.
За то что влезла в его едва налаживающийся мир, за то что никак не оставит в покое, за то что признаниями своими опять всё рушит. Рушит даже то, что совсем не должна разрушать. Клэри в мир его вторгается и все стены там сносит. Или стены те слишком хрупкие, они на костях построены...

Он бороться устает. С собой. С Нею. С чувствами.
Пришел чтобы ей пригрозить, напугать, заставить в покое его оставить, бросить дурную затею спасать утопающего. Но чувства надолго не скроешь, не спрячешь под колпаком равнодушия и рун проклятых. Они, как росток молодой, даже в самой засушливой жаркой пустыне, наружу прорываются. Сквозь Тьму к Свету тянутся.
Её Свету.

Джонатан лицо ладонями закрывает, устало на стену опирается и головой качает.
Он зря пришел. Теперь уйти не может. Только горечь на губах его, в глазах закрытых тьма и свет мешаются и мысли путаются. Не спасают заклятия, щиты демонические. От Нее ничего не спасает.
- Не могу так больше. - И слова с трудом даются. Вырывать их из горла сложнее, чем просто себе же горло выдрать. Моргенштерн бороться устал с Ней. Он слишком... соскучился. Каждый день воспоминания прятать, избегать ее, по миру перемещаться и ловить аромат духов тонких, тела знакомого, каждый раз возвращаясь туда, где бывал ранее. - Без тебя всё как в тумане...
Он просто на пол садится, прямо так, у стены. Одну ногу в колене сгибает, руку на нее опускает и прячет пальцами глаза свои, демоническую руну слабеющую.
Джонатан руки к сестре тянет, в свои объятия ее зовет.
Прямо так, на полу, обо всем позабыв, он просто ее обнимает, собою кутает. В волосы цвета опавшей яркой листвы лицом утыкается, аромат знакомый вдыхает глубоко. То ли насытиться им пытается, то ли просто так успокоиться, на несколько минут ни о чем не думать, просто прижать к себе крепко, позволить расслабиться, отпустить всё, что держал в заточении.
И голос тихий хрипло с губ срывается, он сестру прижимает так крепко, будто в себя ее впитать хочет, слиться воедино, спрятать в самой глуби, под обороной сердца окаменелого. Там, где она точно будет в безопасности.
- Она следит за тобой. За мной... А ты на неприятности нарываешься, лезешь куда не следует. Что было бы, если бы я не успел сегодня? - Он в Клэри пальцами вцепляется, ее волосы в кулаке комкает, губами к горячему виску прижимается. - Не знаю что сделал бы...

Наверное он бы просто всех уничтожил.
Тех демонов, за то что посмели напасть. Потом Алека, Иззи и всех тех, кто не уберег Её, позволил случиться несчастью.
Она в окружении стояла, а он лишь улыбался холодно. И едва сдерживался. Нужно было думать о книге, Лилит, о планах будущих, а он просто пойти с ней хотел. Смотрел в глаза любимые и знал, что еще пара мгновений - и не выдержит, бросит всё, за ней последует. Было нельзя. Он цеплялся за руны черные, за кровь свою ядовитую, забывал ее, из головы выкидывал, а она возвращалась туда, будто бы границ не ведая.
Джонатан Клэри к себе прижимает крепко, закрывает руками, тело тонкое обнимает и слушает сердце родное так быстро бьющееся.
Её бы слезы с глаз сцеловать, губы нежные своими накрыть и не отпускать более.
И угрозы на нее не действуют, как и просьбы, как и равнодушие. Он прочь от нее, а она следом идет.
Только туда куда он направляется, ей дороги быть не должно. Не во Тьму. Только не это. И Джонатану давно пора уже сестру оттолкнуть, разорвать объятия, попытаться убедить ее более встреч не искать, не преследовать. Только не получается, он момент всё оттягивает и ночь их кутает. Она иллюзии трепетные хранит о том, что во тьме ее лунной время теряет значение, растворяется в бесконечности. И Рассвет... никогда не наступит более.

+1

35

https://a.radikal.ru/a17/1802/b9/670eb9d60bb9.jpg
Ты отдал всё,
Отдал всё по первому зову,
Ты пошел на риск и пал ради нас

Страх.
Он все ее тело окутывает, когтями острыми сердечко сжимает девичье юное. Ползет липким потом вдоль позвоночника, ребер нежно касается, щупает. И у нее мурашки по коже крупные, сознание словно издевается; вздрагивает, взгляд удивленно-испуганный поднимает, да вскрикивает тихо, воздух в себя вбирает, но выдохнуть уже не может; задыхается.

Его пальцы тонкие шею крепко сжимаю, сдавливают артерию, и сердечко свой ритм ускоряет; оно неистово колотится о стенки грудной клетки, будто бы на волю рвется, от оков избавиться жаждет. А Кларисса молчит, лишь рот приоткрывает как рыба, воздух хватает губами, да глазами расширившимися на брата смотрит. Слезы в уголках скопятся, и тонкими струйками по щекам стекут, хрусталем скатятся.
Она молчит, и его дыхание ее губ касается, опаляет подобно солнцу, рассудка лишает, способности двигаться. Охотница на мышку похожа, что попала в лапы к хищнику, и смиренно участи своей ждала; сжавшись, слова ядовитые впитывая каждой клеточкой, понять пытаясь, в какой момент все так изменилось.

Клэри не винит его, - ей за него страшно, - но мысленно Лилит проклинает, да твердой решимостью наполняется вернуть возлюбленного. Вырвать его из цепких когтей демоницы любым способом, даже ценой жизни собственной.

Клэри не винит его, - она на себя злится, - ведь усердней должна была быть, не выпускать брата из виду, в поле зрения держать и найти способ от метки избавиться, пока поздно не стало. На мгновение мысль в сознание проскальзывает, и кажется ей, что идея Джейса была вовсе не безумной, и Кларисса должна была послушать тогда его, в Институт брата привести ради его же блага.
Тогда не было бы этого ничего сейчас; Джонатан уже возможно бы дома был, со своими близкими, со своей невестой, и не вспоминал бы о том, что между ними произошло; если бы все сложилось так, и между ними вообще что-нибудь случилось бы.
Возможно…

Да только от той ночи Фрэй не отказывалась, любила его так отчаянно, что боль ощущалась физически; дыхание по легким резало, и сердце с каждым ударом само в себя гвозди вколачивало.
Сердце вообще слушать нельзя было, оно глупое. Но Кларисса слушала, снова боль испытывала, и все равно слушала, лишь на мгновение трепет испытывала, радость, счастье, что такими эфемерными представлялись; в памяти воспоминанием откладывались, да образ брата оберегали.

Клэри сердце слушала, как сейчас каждый звук его голоса впитывала; ядом по венам позволяла распространяться, и все ее тело в страхе сжималось, в неверии.
Он угрозами сыпал, и ее зрачки расширившиеся его лицо изучали, пытались найти хоть отголосок чувств прежних, но натыкались лишь на непробиваемую стену из ярости. И пальцы некогда нежные проклятием стали, они в когти острые превратились, шейку ее тонкую переломить могли в любой момент, стоило лишь только пожелать ему, одно движение сделать, жизнь отбирая.

А Кларисса своими пальчиками за край его одежды ухватывается, сжимает крепко, и на мысках еле стоит, покачивается; опору под собой едва чувствует, и вдох судорожный делает, то ли его словами, то ли болью собственной оглушенная.

Ей прижать его к себе хочется.
Притянуть за голову светлую, губами губ коснуться ласково.
Ей сказать ему о том хочется, что все будет хорошо, что они справятся. Вместе – всегда справятся.

Но она молчит, аромат его впитывает, да пальчиками держится, мнет ткань плотную, запоминает вспоминая, боится, что встреча та – последняя.
В глазах брата тьма непроглядная, и Кларисса в ней проваливается; среди ночи черной блуждает вслепую, не видит выхода к свету, и лишь имя его в сердце с каждым стуком болью отзывается.

Она по инерции на диван едва не падает, в последний момент ладошками за спинку хватается, да равновесие держит, дыхание перевести пытается.
В ее душе смятение.

Кларисса брови хмурит, губы кусает, понять пытаясь, свидетельницей чего именно сейчас стала. На какой-то миг ей кажется, что это не Джонатан вовсе, а Себастьян из ада вернулся; воскрес, да по ее душу явился. Но аромат слишком родным кажется, и ее душа к нему тянется, свою вторую половину ощущает незримо, чувствует. И она лишь глаза его черные видит, слова слушает, да понимает, что это все она, Лилит, таким его сделала. И Кларисса сама ей все карты в руки вручила, когда уйти позволила.
Она снова даже не попыталась.
В тот раз позволив Джейсу просто убить Себастьяна, сейчас же позволив Лилит просто увести Джонатана.
Кларисса лишилась двух братьев, и практически потеряла любимого человека. И во всем этом была виновата лишь она одна.
Все тяжести, что довелось перенести Джонатану в Эдоме – это лишь с ее легкой подачи; в наказание за то, что слаба оказалась, не встала на защиту, не сказала «нет» более твердо. Возможно, это было бы и необдуманно, и рискнуть пришлось бы всеми, да только… Да только что? Смогла бы она победить легион демонов? Смогла бы без подготовки противостоять самой Лилит?
Кларисса знала ответ на этот вопрос, и потому чувствовала себя еще хуже.

Она шаг неуверенный к брату делает, ладошками по щекам своим ведет, слезы вытирает, да улыбнуться пытается. Ей слова его что бальзам на душу; успокаивают, веру в нее вселяют отчаянную. Кларисса его обнимает жадно, головой к груди прижимается, сердце с мгновение слушает; ведет ладонями по спине, вены яремной губами касается на выдохе.

Она больна неизлечимо, и лишь он ее спасением становится, лекарством личным, что надежду на будущее вселяет. Она больна неизлечимо, и лишь с ним быть – ее желание последнее, она его руками к себе ближе притягивает, на столько максимально, на сколько сил хватает, да лицом в его шею утыкается. Она им дышит; вдыхает глубоко, в себя впитывает до остатка, с ним душами вновь соединяется, и в этот момент цельной себя чувствует, счастливой даже.

Клэри о нем каждую ночь думала; в первые месяцы вообще не жила, а лишь существовала, и все думала, что о такой любви лишь фильмы снимают, да в книгах пишут. Она от него зависима была, и не могла дышать воздухом, если он не с ним разделен был; тянулась к нему каждой клеточкой тела своего, кожи коснуться желала жадно. И под одежду его ладонями пробиралась, касалась руками прохладными его кожи мягкой, да лишь в тот момент успокаивалась.

Ночь за окном лишь как напоминание о времени ограниченном, но Клэри отпускать его не желает, - более никогда, - и в голове ее мысли странные, можно сказать что вообще отсутствуют.
Она всегда так – сначала говорит, и лишь потом вдумывается, понять о сказанном пытается. И сейчас в ней не рассудок здравый, а лишь эмоции, что чувствами полнятся, к краю пропасти подталкивают.
Охотница выдохнет с улыбкой ласковой, взгляд прикроет на мгновение. И ей бы сидеть с ним так вечно, а не только до утра ненавистного, что снова их разлучить пожелает, как в тот раз.

- Джонатан… Не уходи от меня, пожалуйста. – Она губы кусает, облизывает. – Я с тобой пойду куда скажешь. Хоть в Эдом, хоть на край света. Я буду рядом, я хочу быть рядом. Я не позволю Ей забрать тебя у меня.

Кларисса замирает на мгновение, пытаясь представить жизнь свою при данном раскладе. Она убедить брата именно в этом должна, - нет, просто обязана, - ибо если и есть способ спасти его, то лишь отправиться за ним во след, за руку его держа, и план на месте придумывая. Она найдет способ Алека предупредить, и они начнут готовиться; она сможет книгу отыскать, да выяснить, как убить Лилит, или как изгнать ее навеки, чтобы не появилась более, не смогла свои ручонки поганые до Джонатана дотянуть.
Фрэй верила, что еще есть способ. И сейчас брат ей сам об этом говорил; не вслух, а телом своим, действиями. Его руки сами на ее мысленные вопросы отвечали, и ранний инцидент из головы уже практически стерся; не вспоминала она сейчас о шее ноющей, и о синяках, что на коже непременно останутся. Она лишь о спасении брата думала, и верила, что как бы Лилит не старалась, но не смогла все же окончательно ее, Клариссу, из головы Джонатана выжечь. И теперь охотница должна была брата убедить с собой ее взять, чтобы у демоницы не получилось окончательно ему в голову влезть, мысли спутать да о семье забыть заставить.

- Ведь я не отступлю, не оставлю тебя. Ты все, что у меня есть. Ты моя единственная семья, и я не могу без тебя. Я продолжу тебя искать, я найду способ в Эдом попасть. Ее я не боюсь.

Кларисса на Джонатана смотрит, ладошками его скул касается, губы целует нежно, отчаянно веки свои сжимает, слезы сдерживает. Она в фонтан ходячий превратилась, но ничего не могла с собой поделать; потеря брата стала слишком сильным ударом стала, и казалось, что смерть Джослин принесла куда меньше боли, чем уход Джонатана.

Она мысленно с ним свою жизнь связала. Она замки воздушные строила. А потом все это рухнуло в один момент; одно на другое наложилось, и боль вдвойне сильной стала, яростной. Кларисса думала, что с ума сходит; и сейчас к губам прижималась, реальной себя чувствовала, и его рядом с собой ощущала по-настоящему, а не так, как прежде в мечтах, футболку сжимая, или свитер, что по-прежнему на кровати лежал, на его половине.

- Без тебя я не живу, просто нет смысла. Поэтому я прошу взять меня с собой. Иначе я сама приду, и поверь, меня ничто не остановит. Я люблю тебя. Я слишком долго ждала, чтобы это сказать. Я тебя слишком долго ждала, всю жизнь, и просто так не отпущу.

Она в его губы шепчет, отстраняясь чтобы в глаза посмотреть, увидеть в них эмоции, хоть что-нибудь, что могло бы ей подсказку дать, убеждение. В ее глазах боль целой вселенной; в ее глазах ураган из чувств, и она не скрывает слез, что все же скатываются по щекам, да только Клариссе все равно, она лишь о брате думает, им одним живет, его одного вдыхает.

Отредактировано Clary Fray (2018-02-03 07:08:56)

+1

36

http://s9.uploads.ru/3OWn8.gif
Ведь мой дом как могила, как каменный склеп,
Потому что я глух, потому что я слеп,

http://sf.uploads.ru/RMuFx.gif
И в глазах моих видно лишь зимнюю ночь,
Этот страх подворотен, где ты идёшь прочь...

С ней рядом быть.
Разве не этого хотелось сильнее всего?
Пальцами длинными сжать талию тонкую, к себе прижать с силой дикой. Прижать так, чтобы никогда более не отпускать. Себя её ароматом окружить, видеть перед глазами не тьму и холод, не ночные дожди, ни песчаные степи Эдома, а лишь зелень глаз молодую весеннюю, да тепло волос медовых, что с солнцем спутались.

Ей бы дышать, позабыв обо всем.
К чему этот мир, скитания, тревоги и муки? К чему бороться за что-то, целей добиваться значения не имеющих? Она в его руках. И этого более чем достаточно.
Не от того ли Лилит так боялась Клэри Феирчайлд? Не от того ли так стремилась сына единственного оградить от сестрицы из мира чужого? Когда ее с Джонатаном не было - целого мира мало казалось, не мог он со всеми своими взрывами да масштабами, ту пропасть в душе до конца заполнить. Но только Клэри рядом оказывалась, так миру внутри Моргенштерна больше и не нужно было ничего. Он просто полным становился, целостным. Её Ему было просто... достаточно.
А так нельзя. Так - не правильно. Видеть сына счастливым Лилит хотела, да только не верила в то, что счастье бывает таким. И по телу сильному кровь отравленная с удвоенной силой взмывала, стучала и билась в пределах сеток сосудов, в паутине чернеющих вен. Клэри Фрей для Джонатана Моргенштерна не должно быть достаточно. И не ей его мир до краев заполнять.

Нефилим к себе сестру прижимает и отпустить сил не находит.
Она к нему жмется доверчиво, в миг позабыв о боли едва отгоревшей, о пальцах, что синяки оставили на шее девичьей. Тянется к этим пальцам и рук палача в них не видит, губ касается и забывает все злые слова, что с губ так легко срывались, так холодно. Её слезы касаются кожи, жгут словно сталь раскаленная, проникают до самого сердца. И его скорлупа каменная под этим горячим дыханием рвется, разлетается на осколки, разум больной разрывает своими снарядами. Клэри Фрей сама своих сил не знает, не знает власти своей на сердцем чужим и искромсанным. За нее то Лилит знает. Знает и потому ненавидит девушку. И Джонатан это чувствует, каждый раз с матерью взглядом встречаясь. И, быть может, нанеси он руны демонические раньше, не позволь ей увидеть по глазам темным как привязан к охотнице глупой, то все сталось бы совсем иначе. Да только разглядела мать, не первый век она под этими небесами гуляет, не первый раз чужую любовь на своем пути в пропасть сталкивала. И ради блага сына своего, она и это чувство в пропасть толкнет не задумавшись. За плечи обнимет Джонатана, скажет ласково, что у них судьбы общей не было, что все решено было судьбой задолго до их появления и встреча случайная - не знак свыше, лишь оплошность досадная, лишь ступень, что вела сына к матери. Не станет Клэри Фрей и целого мира для Джонатана Моргенштерна будет не достаточно.
Только думать о Лилит совсем не хочется. Не сейчас. Не в эту ночь. Не когда объятия хрупкие сжимают его самого в своих.
Клэри к нему как источнику с водой живой тянется, как умирающий в засуху. Он ее понять не может. Разве так бывает? Разве воду мертвую можно глотать как живую? Ей бы бояться отравиться. Ей бы смерти и пыток собственных бояться, в конце концов! Он же только что ее близким угрожал, тонкую шею в своих пальцах сжимал не задумавшись! И страшными были даже не действия, страшнее было то, что Джонатану это нравилось. Будто мстил он каждым своим движением, каждым словом черным своим, за всю ту боль, что она ему причинила осознанно и неосознанно. Он смотрел как Кларисса с трудом воздух губами своими поймать пытается, а видел власть над ней собственную, видел ее подчинение. И вот это... вот это уже было по-настоящему страшно.
Так почему Клэри сама этого не понимала?
Почему стоило ему руки к ней протянуть, будто безмолвно прося о помощи, так она в его объятия кинулась не задумавшись? Как забыла так просто о том, что он говорил ей и делал?

Джонатан жмурится, сильнее к себе сестру прижимает, слушает своим сердцем Ее.
Клэри, Клэри, Клэри... какая же ты... глупая.
И смешно и страшно от этого. Больше весело.

Девушка к губам его тянется, шепчет с болью в голосе, отчаянно пальцами лица чужого касается и целует лихорадочно, будто и впрямь поверить не может что рядом он, что дотронуться до него в состоянии. Джонатан под чувств таких напором теряется. Замирает без движения, только смотрит в глаза родные и близкие, с искрами серебристыми на ресницах длинных.
Он знал к себе любовь, чувствовал.
Когда Магнус смотрел на него с плохо скрытой тревогой, когда Иззи касалась ласково, когда Лилит обнимала своей тьмой обжигающей.
Да не так. Не так это все.
У Клэри он воздухом был. И осознание этого пугало и с толку сбивало.
Ведь так не бывает, верно? Никто не может настолько желать быть с кем-то, что готов все остальное под ногами растолочь, лишь бы рядом остаться. Никто не пойдет на муки и пытки, испытания такие, что и представлять не хочется, лишь бы просто рядом остаться, лишь бы рук своих от чужих не отрывать никогда. Только каждым своим действием сестра именно это доказывает и Моргенштерн физически ощущает как сильно она в нем нуждается.
Заботиться о ком-то... беречь кого-то...
Незнакомо почти.
Его чувства едва ли не атрофированные, искореженные, с глазами зашитыми. Его чувства похожи на уродцев и карликов: троелапых, хвостатых и сморщенных. Он нормально не умеет выказывать чувства, не умеет говорить откровенную правду, не знает как просто... просто жить с кем-то и не тяготиться чужим присутствием.
Он же помнил, помнил прекрасно как часами Иззи разглядывал, как ставил на место те вещи, что она брала в его комнатах да потом не так располагала. Он любил ее... любил и злился одновременно. Потому что сам не знал сколь долго его любовь-калека может продлиться. Вел себя так, как от него того ждали, улыбался так, как хотелось другим, а потом в пальцах вертел кольцо обручальное, вертел и не знал как решиться на шаг такой. Потому что чувствовал, знал подсознательно, в любой момент эти чувства пеплом станут под ногами и он совершит ошибку, сделает что-то такое, что всё разрушит, сломает и перечеркнет. И характер дикий, демонический, прорывался в нем время от времени, только сглаживался за чужим пониманием. Да разве вечно можно терпеть и принимать кого-то? Разве одной любви бывает достаточно? Джонатан мог признаться себе в этом искренне, сейчас уже мог, что предложение Лайтвуд так и не сделал не потому что не успел и искал момент подходящий, а потому что просто чувствовал где-то на краю своего подсознания, там, где тени сплетались холодные, что однажды возненавидит жизнь такую, захочет всех бросить. Просто... не выдержит. Быт, заботы, попытки казаться нормальным, сломают барьеры защитные, сломают и на свет вылезет нечто черное, кривое и искореженное. Демоны из головы на свободу вырвутся, демоны из головы все барьеры снесут.
А еще он знает, что Иззи бы его так просто не простила, угрожай он жизням ее любимых, сожми он пальцы свои на шее ее...
Почему же Клэри прощала? Что в ней такую глубину чувствам придавало, что так сильно отличало ее от всех прочих, что к ней одной нефилим тянулся так, как ни к кому на свете... И желание это было такое сильное, что без всяких мук совести он бы сковал ее, спрятал подальше, на цепь посадил.

Из последних сил держится. И источником тех сил сама же Клэри и является...

Джонатан головой качает медленно, стирает слезы жгучие с щек бархатных, ее руки в свои берет, словно к себе прикоснуться запрещая.
- Ты не понимаешь. Она убьёт тебя, Клэри... - Руки чужие сильнее сжимают, будто через отголосок боли Моргенштерн пытается заставить сестру слушать внимательнее. - Найдет подходящий момент. Стоит ей только что-то заметить, хоть одну твою слабость, движение неосторожное, взгляд с головой выдающий... Она этим сразу воспользуется. Не хочу подвергать тебя такому. Не проси меня тебя на смерть отправлять.
Только что Клариссе его аргументы? Они бьются как снежные комья о стену непроходимую, разбиваются и тают на её горячей поверхности.
Джонатан сестру благоразумию пытается научить, объяснить глупой как самоубийственно ее предложение. Да только его слова - пыль на ветру и Она - ветер. Слова его прочь уносит, не слушает, наплевать ей на все муки Ада, только бы его не отпускать. Глупая! Безрассудная, доверчивая, безумная! Идиотка!
Он головой качает, противится, а она все равно его убеждает, целует, касается, навстречу льнет, собой прижаться желает. За свою жизнь не боится, о любви говорит и что хуже всего так это - понимание. Джонатан знает что она говорит правду, что не остановится, что сама себя в огонь затащит и сделает это так для себя болезненно, насколько только сможет.
Что ей сказать? Что не любит ее, чтобы в покое оставила?
Да разве поверит? Он уже не удержался, позволил к себе приблизиться, сам ей ключи от двери дал, показал какую они отпирают, а теперь бесполезно говорить что это не сработает. Она же уже проверила...

Он вздыхает, чуть от себя девушку отстраняет, с неохотой. На себя посмотреть дает, да пальцем по виску проводит, у черного глаза.
- Клэри, это не просто руна. Это - защита. Она подавляет эмоции, по крайней мере их часть, потому что усиливает демоническую кровь и вообще меня усиливает.
Так легче не думать о тебе.
Джонатан это не добавляет, но, возможно, это и не нужно. Клэри и так понимает. И на мгновение Моргенштер взгляд отводит, кривит губы в улыбку неприятную.
- Её приходится обновлять, впрочем, со временем всё реже. - Чем сильнее кровь - тем сильнее она отравляет все прочие чувства, подминает их под себя, переделывает. И Джонатан свою душу на куски кромсает, ищет ту, где Клэри находится, да только сколько не дели себя на половины неравные, а она за что-то цепляется, прорывается, не дает покоя. И, быть может, чувства его не такие, которые были уже даже тогда, в ту ночь в этом доме, да только от того слабее не стали. - И я сделаю это снова. Если ты пойдешь со мной, то я уже не позволю тебе уйти. Клэри, да пойми же ты... - Он рукой взмахивает, на квартиру потухшую смотрит, да старается не думать о том, что сестра на его бедрах так близко сидит и что время это не на разговоры вовсе стоило бы тратить. - Сейчас ты свободна. Но стоит тебе шагнуть за мной, то тебе придется лгать, изворачиваться, смотреть на все, что тебе так противно, глаз не отводя. Демоны, предатели, отступники. Проклятое воинство... - Джонатан горько усмехается. - Не многовато ли я стою, милая?
Он выдыхает тихо, головой качает.
Клэри сама себя в клетку заковывает и ему от нее ключ отдает. А у него не достаточно света, чтобы отказаться. Он - эгоист, в нем кровь течет черная. Он ее слов и сам желает, ее согласия. Быть может ради этого и пришел сюда, сам себя раскрыл, чтобы только Её к краю подтолкнуть. Сам запутался где ложь и где правда, где игра, а где жизнь настоящая. Заставил любимую саму в пропасть прыгнуть и тем вину с себя снял...
Только остановиться невозможно. Оттолкнуть ее, уйти и больше не появляться... Как бы он смог?
Джонатан руки на бедра ее кладет, с силой к своим прижимает, будто вдавливает, до боли взаимной. К себе сестру тянет, сам к ней ближе подается и смотрит в глаза родные.
- Хочу тебя. И оставить не могу.
Он рычит и злится. Резко головой встряхивает и сестру отталкивает, со своих колен сбрасывает и поднимается быстро. Проходит по пространству открытому комнат, свет не включает, так в серебристой ночи на ощупь, ищет бокал и бутылку виски. Как знал что она так и останется здесь стоять недопитая. Наливает на три пальца алкоголь ароматный, глоток большой делает. Смотрит на девушку рыжую и сдается окончательно.
Хочет в пропасть - так пусть падает.
Его хочет? Значит получит.
Потом пожалеет горько - да поздно будет.
Джонатан рукой взмахивает, к себе сестру подзывает, одним махом допивает виски в бокале и на столе его оставляет.
- Идем, Клэри... Идём домой.

Моргенштерн - что звезда утренняя, самая яркая. Еще ангел первейший, вниз с крыльями опаленными павший.
Джонатан знал всегда что его фамилия - это тоже проклятие. Только сейчас понял, что у Клэри такая же...

Он в свои руки притягивает сестру, обнимает за талию ласково и смотрит в глаза бесконечно драгоценные.
Наверное он просто добился того, чего хотел. Наверное время пришло. Наверное она даже не понимает этого до конца.
Имеет ли это значение?
Всё равно без нее не смог бы. Рано или поздно утащил бы во Тьму за собой, а так...хотя бы добровольно идет.
Джонатан пальцами по подбородку проводит женскому, ее голову выше поднимает. Боги, какая же она маленькая...
- Люблю тебя. Чтобы не было дальше, помни об этом, ладно?
Он говорит это очень тихо, на мгновение касается губ горячих и мягких, руки их переплетает так, чтобы пальцы женские кольца касались, а после они исчезают из этой квартиры, из жизни этой, от разлуки ненавистной. Их теперь ждет новый дом. Просторные комнаты, вид на целый мир из окон распахнутых.
Но, по крайней мере, Он будет держать Её за руку.

+1

37

John Legend & Lindsey Stirling – All Of Me
https://d.radikal.ru/d42/1802/ad/a6ba54aaa8d3.gif https://d.radikal.ru/d38/1802/c3/f5492c66bae9.gif
You're my end and my beginning

А она себя со стороны сравнивала.
Сердце свое понять пыталась.
Гадала, в какой момент судьба не по правилам играть начала; в какой момент ей предрешено стало в руках брата умереть и возродиться?

В момент встречи первой, роковой да злополучной? Когда Кларисса клинком взмахивала, но нападать не спешила? А ведь так было бы лучше, так правильно бы было, не решись она помощь свою предложить, не преследуя брата, и не оставаясь с ним наедине в доме том заброшенном.
В тот ли момент в ее мозгу что-то щелкнуло? В тот ли момент она осознала, что встреча эта – не просто случайность. Обычных случайностей пруд пруди, но эта встреча… Она будто бы знамением обернулась, начало положила чему-то новому; и наверное просто звезды в тот момент сошлись не совсем удачно, да только Кларисса его на расстоянии чувствовала, но в тот момент еще этого не осознавала.

Она два года жила, жизнь свою по дням планировала, и будущее ей виделось светлым, радужным, стабильным. Горечь едкая лишь иногда на языке появлялась, и сводило скулы от чувств неизвестных, дыхание сбивающих.
Клэри по краю пропасти медленно передвигалась. Она не падала, а просто шла, даже не подозревая, что стоит лишь чуть в сторону отклониться, и полет ей предстоит долгий; последний полет, что в темноту утянет.

Фрэй с Джейсом стабильность ощущала; она думала, что любит его безмерно, и уже привыкла к этому чувству. Но как же так вышло, что стоило увидеть снова брата, и радость сердечко наполнила, дыхание сбилось, и все прочие мысли на второй план отошли?

И ее руки сейчас его ладонями сжимаемые, она жар его тела ощущает, и тело истомой томительной отзывается, да голова кругом идет; комната плывет перед взором мутным, и слова едва до сознания долетают.
Те слова, что вразумить должны, но она раньше его не слушала, и сейчас не послушает.

Он говорил, что им нельзя рядом быть.
Он грубил ей, и она уходила, да только возвращалась все равно, - мысленно к нему дорогу найти пыталась, - и сама себя за решения принятые ненавидела.
А потом снова с ним взглядом пересекалась, и благоразумие все на второй план уходило.

Он ее оттолкнуть пытался, но она слишком крепко за него цеплялась. Тянулась незримо, ногу на ногу закидывала, да взглядом томным фигуру обводила, глаз едва касалась. Понимала, уже тогда понимала, что делает и чего добивается, да останавливаться не спешила. У нее в тот момент вообще мыслей никаких не было, лишь желание одно, и возможно что ссора с Джейсом причиной послужила, да только с усмешкой горькой понимала же, что лишь в ней дело, и в брате, которого желала до безумия; до крика тихого в ночи, когда губы до крови закушены, чтобы сдержать стоны рвущиеся, да имя чужое случайно не произнести.

Кларисса его любила.

Когда она это поняла? В какой момент проснулась с осознанием того, что натворило сердечко глупое?
Она не помнила. Казалось, что эта любовь в ней с самого начала, - от рождения, - и проявилась лишь когда душу родную рядом почувствовала, на зов негласный откликнулась, да в пропасть все таки шагнула.
Только упала ли? Воспарила, ведь любовь окрыляет, открывает дыхание второе, и Клэри мечтами о Нем жила. Страдала, мучилась, убивала себя изнутри апатично, но все равно мечтами о нем жила. В какой-то момент в свой внутренний мир погрузилась, в иллюзии жила, и даже считала, что голос его слышит, фантомный образ видит, да дотронуться не в силах.

И сейчас компенсировала это, всем телом к нему прижимаясь, большего желая, близости животной, когда желания все на волю прорвутся, и более ничто их сдержать не сможет. Но по глазам видела, что изменился брат, другим стал, и ее желания ему могут быть не нужны; или же нужны, но не так, как ей.

Столько времени прошло, не один месяц минул, - страшный, месяц кошмаров и боли душевной, - и она лишь мыслями о брате жила, да только он другим стал, забыл о том, как любил ее в этой квартире, и как сжимали Его руки Ее тело хрупкое; как сплетались тела их в танце жарком, до исступления, до криков приглушенных, стонов.
Он забыл об этом, она видела; и не винила его, понимала же, что нет в том брата вины, лишь случай виновен, и демоны, с которыми он столько времени провел. И Кларисса исправить все это желала, она ему о себе напомнить хотела, теплом одарить да ласкою. Она себя ему подарить стремилась, и за языком не следила, упрашивала с собой взять, клятвенно себе обещала, что вынесет все, вплоть до самого страшного, но при условии что ее рука в его ладони покой обретет, безмятежность.

Лишь руна, что на виске сияла, на мгновение пыл остудила. На одно короткое мгновение, за которое Кларисса поняла, что именно должна делать. Именно эта руна стала той последней каплей, которая упала на ее чашу весов, перевешивая в сторону (не) благоразумия; подстегивая и укрепляя желание последовать за братом куда он скажет.
Фрэй взгляда с руны той не сводит, дыхание ее замирает, и она головой кивает, соглашаясь с его словами; давая понять, что все понимает, и не уйдет.

[indent] Да боже мой, неужели он до сих пор не понял, что меня от него силой не оторвать? Ничто в этом мире не сможет заставить меня уйти от него, прожить хоть день на расстоянии, вдалеке. Ничто, и никто. Мы как пара неразлучников, умираем на расстоянии, и оживаем лишь тогда, когда тепло друг друга чувствуем.

Клэри едва не кричит, но лишь губы кусает, вспышку гнева сдерживая. Она снова о Лилит думает, и глаза едва ли бешенством не сверкают. Да только к брату тянется, губ легко касается, вдыхает его, и веки сжимает, слезы сдерживает. Она боится его решения, и слов его боится. Свобода для нее ничего не значит, это лишь слово, которое ничего не стоит, если рядом нет того, к кому она так сильно тянется. 
И нет в ее жизни ничего такого, что оставить она не смогла бы; за Джонатаном готова последовать, и связи с прошлым оборвать, - лишь на время, чтобы самой в это поверить, - да затем попыток спасти его не оставить, книгу отыскать, и с Магнусом связаться.
Да, именно так и в такой последовательности.

И у нее дыхание сбивается, разряды электрические по телу проходят, и внизу живота в энергетический шар формируются; она его чувствует, максимально близко ощущает, да недостаточно. Ее сердечко бьется быстро, и дыхание рваное, дрожь по всему телу от желания невыносимого, оно теплотой по венам расходится, лишает разума, силу воли отбирая. И Кларисса в ответ шепчет о том, что сама от него не уйдет.

Шепчет, и с пола встать пытается, ноги подкашиваются, дрожат коленки острые, но она все же поднимается, рукой о стену опираясь. И взгляд внимательный за братом следит, Клэри внутри вся сжимается, со смесью страха и предвкушения дикого, его решения ожидает. Думает, что исчезнет сейчас так же, как и в тот раз; в воздухе растворится, ее одну снова оставляя. И кресло то самое злополучное светом луны едва освещается, дразнит, насмехается; оно словно бы говорит Клариссе о том, что вскоре они снова встретятся, одни останутся, и она вновь в себя погрузится, позволит пустоте в душе поселиться окончательно.

Да только Джонатан руки к ней тянет, и она в объятьях задыхается; смотрит на него с надеждой, улыбка мимолетная на губах сверкает, да в поцелуе тонет. Охотница до звезд рукой дотягивается, на мыски туфель приподнимается, чтобы ближе стать, да от слов его ласковых сознание мутнеет. Она слишком давно об том мечтала, услышать наяву желала, и гадала, не привиделось ли ей в момент тот страшный, не сыграло ли воображение шутку злую да жестокую.

Но он шепчет слова эти
(люблю тебя)
и она с ума сходит, на ногах едва стоит, и чувствует себя в тот момент самой счастливой. И не имеет значение все остальное, - плевать на Лилит ей хотелось, - лишь Джонатан ее миром всегда был, лишь он для нее кислород и вода живительная; лишь он ее спасение, и он же вся ее вселенная.
Она ему свою любовь отдаст, и в минуты тяжелые теплотой согреет. Она поможет ему вспомнить о том, как близки они были, и как задыхались в объятьях друг друга, души свои обнажая, ничего не скрывая.

В ее сердечке тяжесть легкая лишь на секунду появляется, - она все же не будет честна с ним до конца, - да только ради него все это, и Кларисса знает, что он поймет, он не станет на нее злиться, когда она успеха добьется, и вырвет брата из лап демонических, цепких.
И обстановка сменяется, вокруг совершенно запах новый, но такой знакомый; она и забыла, как это – его ароматом окутанной быть; и потому едва ли рассудок не теряет, объятья разжимает, отходит на шаг, осматривается.

Эта квартира больше гораздо, и вид из окна совсем другой открывается, а Кларисса вперед чуть проходит, на мгновение чужой себя чувствует, неуютной. Она Ее незримое присутствие интуитивно ощущает, и лишь сейчас понимает, на что именно подписалась.
Ее впереди трудности ожидали, множество лжи и лицемерия, и Клэри не знала, будет ли все так, как она нафантазировала, но слова брата помнила
(люблю тебя)
и верить ему желала, отступать даже не думала. Да и бежать было некуда, назад дорога заказана, там ее больше не ждал никто. Здесь же отныне ее настоящее и будущее; ее прошлое тоже отныне здесь останется, с ним воспоминания новые сплетутся из чувств общих, единых на двоих.

Да Кларисса к брату оборачивается, смотрит на него с мгновение, и улыбка лукавая губ касается. Она более сдерживать себя не желает, свою любовь ему доказать собирается; лаской сердце его наполнить, да позволить забыться в объятьях своих.
Охотница к брату шаг делает, и куртку расстегивает, снимает, на пол сбрасывает. Ее сердце трепещет, и взгляд неотрывно за его реакцией следит. У Клэри мурашки по спине ползут, и все внутренности ноют от нестерпимого желания его кожи коснуться ладонями. Но Фрэй не спешит, наслаждается моментом, когда они наконец-то одни, после столь долгих месяцев разлуки, и боли, что ей довелось испытать. Она забыть обо всем желает, и улыбается призывно, языком по губам проводит, и футболку через голову стягивает, пуговичку на джинсах расстегивает, и руками медленно по своей коже ведет вверх, пальчиками едва касаясь.

- Это был слишком тяжелый день, Джонатан.

Ее голос приглушен, словно она звуком боится мираж развеять, спугнуть момент, или напомнить о реальности. Она на себе его внимание сконцентрировать жаждет, надеется от дел иных отвлечь, да в ней забыться мысленно умоляет.

- Ты не проводишь меня в душ?

Ее пальчики застежку бюстгальтера расстегивают, падает вещица ненужная на пол, и Клэри переступает через нее, в сторону отпихивает, да ладонями тела брата касается, по груди ведет медленно, вдох глубокий делает, скул касается, и вскидывает голову, на его глазах свой взгляд концентрируя.
Она соблазнительницей казаться пытается; надеется, что этот прием сработает, и брат забудет обо всех делах своих прочих, лишь ее в своих руках сжимая, да вынуждая поверить в то, что это не очередной ее сон, от которого она с болью в сердце проснется; снова в той пустой квартире, и с осознанием, что он навсегда ее покинул.

+1

38

http://s4.uploads.ru/3knVU.gif http://sd.uploads.ru/Nbxcy.gifобнажаем наши головы, раскрываем наши души,
мы были голодны еще до нашего рождения...

Наверное жизни свойственно меняться.
Течь, будто река, разбиваться на этапы, отмечая, нет, не годы, а какие-то важные поворотные события.
Мы взрослеем, меняемся, приобретаем какой-то опыт и спотыкаемся, разбивая колени в кровь. Потом поднимаемся. Или нет.
Жизнь может нас раздавить. Или научить чему-то. Она ломает и калечит, она же собирает назад.
Имеет ли значение то, нравится нам это или нет? В конце концов этому миру глубоко безразлично наше собственное мнение и все, что нам остается, так это продолжать жить. И бороться.

Джонатан привык бороться.
Когда ты с малых лет с мечом в руках, то уже трудно вдруг сказать, что тебе не по плечу испытания. Их и так было пройдено слишком много. Сдаться раз - значит перечеркнуть всё пройденное. Хоть раз отступиться - себя самого потерять.
Джонатан так не умел. Не хотел уметь.
Только чувствовал, что с каждым шагом своим вперед, он будто в пучину погружается и она несет его куда-то, затягивает, под себя подминает и не дает вырваться.
Чем больше был Джонатан в чужом мире, тем более свыкался с ним, быть может учился не просто выживать, а жить в нем, искал свои преимущества. И грезы о возвращении домой отступали, стирались, их подавляла демоническая руна. Она, если честно, многое делала куда проще и легче, она показывала, что даже в самые темные времена можно найти свою особенную прелесть. Главное только не принимать всё это близко к сердцу. А лучше просто забыть о его существовании.

Но разве так просто было забыть о существовании Клариссы?
Наверное Моргенштерн понимал что ошибается и поступает неправильно. Не стоило сближаться с девушкой, не стоило пускать сестру-двойника в свой мир и...сказать по правде, спать с ней тоже не стоило. Джонатан прекрасно помнит ту ночь /трудно стереть из памяти самые яркие чувства/. Помнит он жажду обладания, тело горячее и отзывчивое в руках своих, помнит как изгибалась и извивалась она в руках его, а он брал ее так, будто она принадлежала ему по праву. Всегда принадлежала. Не смотря на вселенные и расстояния. Но так ли это было? Там, в другом мире, у него и правда была сестра. Не Клэри Фрей. Кларисса Моргенштерн. У нее были руки в мозолях от меча, синяки на теле и глаза, как у звереныша дикого. Кларисса Моргенштерн была слишком гордой, слишком сильной и слишком колючей. Они во многом были с братом похожи, быть может даже именно благодаря этому возникала странная иллюзия-правда того, что они - близкие родственники. Могли ссориться по мелочам, никогда не соглашались в своих взглядах на мир и каждый упрекал другого за собственную искалеченную жизнь. И тем не менее с Клариссой Моргенштерн было приятно выпить вместе горячий черный /слишком крепкий/ чай и ворчливо рассуждать о жизни примитивных. Сестру свою Джонатан иногда хотел пожалеть, обнять ласково, но вот заниматься с ней любовью он не хотел никогда. Оставшись здесь, в чужом мире, по ночам, лежа среди смятых простыней в квартире чужого отца, он представлял как вернется домой. Скучал бы он там о Клэри? Изменила бы она его отношение к сестре? Не захотел бы Джонатан внезапно, как в этом мире, прижать Клариссу к стене, ладонью бедер ее коснуться и сорвать поцелуй с губ нежных?
Джонатан морщился и кривился. Сестра для него оставалась сестрой, красивой и совершенно непривлекательной девушкой. Удивительное сочетание не правда ли?
И нефилим знал, что единственная, кто ему по-настоящему нравился, с кем он хотел быть, кого рядом видел, так это та Клэри, что жила на этой Земле.
Человеческая психика и правда творила чудеса. Кто же разберется в том хаосе, что творится в голове?
У охотника не получалось. Одно только он точно знал, что если и было ему по-настоящему за что держаться, так это за двойника его собственной сестры. За девушку, которая нужна была больше всего на свете. Как бы не злилась на это Лилит.

Только сейчас, глядя как Клэри, полуобнаженная и улыбающаяся, шла в сторону стеклянной лестницы на второй этаж, почему Джонатан не чувствовал себя счастливым?
Она здесь. Наконец-то. Она хочет его. Как и прежде. Она готова пойти за ним куда-угодно. Несмотря на все испытания.
Разве это не заслуживает куда более сильных эмоций? Разве это не должно сделать его счастливым? Хотя бы ненадолго.

Джонатан смотрит на обнаженную тонкую спинку, на блеск рыжих волос и ее родинку на левой лопатке. Он помнил ту родинку, помнил как целовал ее и тонкий шрам рядом от случайного детского падения в колючий куст. Чувствовал едва ли не болезненное напряжение от предвкушения, пальцы в кулаки сжимал дрожь скрывая. И... ждал подвоха. Будто бы сейчас Клэри превратится в Лилит, его родную сестру или в самого дьявола. Будто бы на самом деле она не его желает, а свои цели преследует. Будто бы обязательно должно быть двойное дно и не может быть вот так запросто всё хорошо. Нет. Не может.
Тьма в сердце нашептывала о том, что доверие всегда оборачивается горечью, что чужим словам и поступкам верить не стоит без оглядки и даже самые чистые ангельские души умеют лгать не хуже порождений Ада.

Нефилим сестру догоняет, вместе с ней поднимается по лестнице и руки на талию кладет, в ушко нежное шепчет, что ванная - третья дверь по коридору налево. Касается губами шеи длинной, прижимает к своей груди спинку тонкую и обнаженную, чужую дрожь своим телом чувствует.
- Я скоро приду.
Джонатан легко заставляет свой голос не дрогнуть. Даже краем не выдает напряжение или хоть каплю сомнений. В нем лишь пряность горячего вина и сладость обещания. Всё будет, скоро все будет, любимая...
И когда сестра открывает дверь нужной комнаты, Моргенштерн проходит далее, до самого конца, к черной двери. Руной демонической ее открывает и в свой кабинет проходит. Тут книги длинными рядами на полках, стеллажи и столик журнальный. Еще один, письменный, для работы. Рядом пара кресел, камин и Черная книга на полу, что он кинул о стенку недавно. Нефилим поднимает ее аккуратно, пальцами по корешку проводит и улыбается тонко, горько и лживо. Черную книгу он спрячет в сейфе закрытом магически, так, чтобы не смела до него кровь ангельская добраться. Спрячет, рукой по картине закрывающей сейф проведет и только тогда успокоится. Выдохнет тихо, подбородок выше поднимет и головой качнет, волосы с глаз убирая.
Вот так-то лучше.

В просторной ванной комнате облицовка каменная и холодный свет приглушенный льется с потолка. На полу одежда валяется, Джонатан перешагивает ее с улыбкой и стягивает одежду, босыми ступнями теплого пола касается. Стены серые и перегородка стеклянная запотела, сквозь нее Моргенштерн видит силуэт сестры, стройные ножки и талию тонкую.
Воздух горячий с облаком пара выходит, когда нефилим створку отодвигает, под воду теплую шаг делает и сестру прижимает к стене каменной.
По телу нежному струями вода стекает, мурашками кожа покрывается. Джонатан смотрит с улыбкой легкой на ее губы подставленные, на глаза родные.
Поцелуями тело покрыть. На колени перед ней опуститься, вновь почувствовать знакомый аромат клевера и меда позднего.
Клэри так долго в его разуме потемневшем состояла из образов-воспоминаний. Будто кусочков цветной мозаики, что никак воедино собрать он не мог. Выступающие кости тазовые и вены просвечивающие сквозь кожу белую, бедра округлые /он в руках их сжимал/. Губы алые. Прядь волос прилипших к спине. Острые коленки, стакан с водой на двоих поздней ночью или слишком ранним утром. Капля сока цитрусового на щеке...
Джонатан помнил Клэри мозаикой. Она исчезла /он сам ушел/ и всё части рассыпались, перестав цельный пазл составлять.
Без Неё всё было сложно.
Даже дышать.

Он касается кожи горячей губами и языком, тихий стон из горла Её вырывает, чувствует пальцы в волосы светлые вцепившиеся, в ответ прикусывает кожу чувствительную и смеется тихо да хрипло.

Её вновь в руках своих держать - подарок драгоценный. Даже слишком.
Кажется еще мгновение - да откроются глаза, вновь будет постель с простынями черными, серый сумрак холодных комнат, дизайнерские люстры из хрусталя и платины, черные свечи на стенах коридора. Будет всё, что только можно пожелать... да только Её там не будет.
Джонтан вновь сестру изучает руками, губами, всем телом своим. Глаза закрывает и аромат кожи нежной вздыхает, путаются и льнут капли теплой воды меж пальцами, всё хотят ненужным свидетелем, преградой эфемерной, с ними рядом стать.
Всё равно. Какое имеет значение?
Моргенштерн Клэри к стене прижимает и целует покрасневшую от жара кожу у ключиц, кусает подставленную шею, ножки ее на свои бедра закидывает.

В этом доме счастливым прежде не был никто.
Ни один хозяин ее не обладал столь ценным даром до этого.
Меж дорогих столов и кресел изящных не было уюта семейных ужинов. На постелях холодных тела не сплетались от страсти, а если и сплетались... так только с животной похотью, с желанием простым и земным удовлетворить простейшие потребности, хоть каплю тепла получить. Только холод стен серых те осколки тепла глушил запросто, этот Дом об огне настоящем совсем ничего не знал.

Сын Лилит улыбается. Когда имя Его с губ искусанных женских тихо слетает, он своими губами те звуки ловит. Прижимает сестру к себе крепче, ближе к ней с каждым шагом становится. И от тел в страстном вихре закрученных, вода каплями разлетается в стороны.
Она вскрикивает и смеется, когда падает душевая ручка на пол, случайно в пылу страсти сбитая, они от напора воды прямо в лица забившегося, закрываются руками, ногой в сторону злополучную ручку отпихивают. И пар наполняет комнату, прячет от глаз их чужих и колючих, от всех людей во всём мире их прячет.

Джонатан из ванной Клэри на руках выносит. Вместо того, чтобы под ноги смотреть, лишь на девушку смотрит, в поцелуе с ней забывается и они задевают дверь спальни случайно, остается синяк на ноге, падает лампа с тумбочки в спальне. Равнодушную строгость покоя квартиры разбивают ожившие чувства. Джонатану кажется, будто этот дом - словно царство навеки уснувшее, снегом покрытое, инеем и паутиной невидимой /здесь гуляли почившие призраки/. А теперь от Её огня и света солнечного, всё оживать начало, пробуждаться и таять. С волосами ярко-рыжими и улыбкой счастливой, Клэри мир черно-белый расцвечивает, украшает его, наполняет жизнью ключом бьющейся.
Моргенштерн ее к себе прижимает сильно, до дыхания сбитого, до стонов громких, шипения тихого.
И никто никуда не сбегает утром, не прячется.
Эта ночь над Нью Йорком совсем на прежние не похожая. Эту ночь не надо растягивать, ждать с усталой горечью что она неминуемо к концу подойдет и утро разрушит гармонию.
Утро кажется почти ожидаемым.
Его свет оранжево-розовый спальню серую зажигает чистыми яркими красками. И на него нефилим щурится, лениво губы кривит и сестру к себе ближе прижимает.
Они не спали. Но он всё равно ей желает доброго утра.
Убирает прядь волос с плеча и целует там кожу бархатную, кончиком носа по щеке с нежным румянцем проводит, губ любимых касается. Пальцами длинными по позвоночнику Клэри ведет сверху вниз, словно на каждом позвонке ее /как на клавишах/ играет мелодию. Только нет в мире всём музыки, что сестру его смогла бы описать достаточно.
- Тебе лучше поспать, - Джонатан проводит пальцем по губам сестры, следом целует их и на подушки откидывается, глаза закрывает. - Вечером я ужинаю с Лилит. - Он морщится и поправляет себя. - Мы ужинаем.
Моргенштерн еще ближе к себе прижимает девушку, ее нежная грудь его груди касается и он поправляет сползшее одеяло, будто так проще избавиться от вновь зарождающегося желания. Слишком сильно искушение просто проводить с охотницей в постели всё существующее время мира, начисто позабыв обо всем остальном. Да только не получится. И лучше бы ему это всегда помнить. Спину гибкую, грудь и плечи девушки он закрывает одеялом, сам себя лишает возможности видеть больше.
- Комната напротив забита женскими вещами, почти уверен что они будут тебе по размеру, - он открывает один глаз и смотрит на сестру, хмыкает и слабо головой качает. - Они не мои, если ты сейчас подумала об этом. - И он никогда даже не думал о том, что Клэри предстоит хоть что-то из этого надеть. - Лилит говорила, что Валентин покупал их для твоей матери, надеясь что однажды она будет здесь жить.
Нефилим вздыхает лениво, переворачивается, прижимая сестру к постели, одеяло тонкое путается меж их телами, забивается и сминается. А он просто ловит тихий вздох чужой, собой накрывает девушку, будто та совсем игрушечная.
Джонатану совсем не хочется пускать к Лилит Фрэй, не хочется чтобы мать видела девушку, на вопросы ему отвечать тоже не хочется. Только вот второй вариант куда хуже первого. Если не так, что сыну сказать придется, что сестру он похитил сам, что держит в плену и не дает выбраться, только такая ложь в итоге все равно бесполезной окажется. Лилит сама всё увидеть захочет и раскроет любовников раньше, чем сестра сумеет хотя бы подобие притворства на лице сотворить. Уж лучше правда, пускай и очень искаженная.
- Черное или красное, кажется там есть черные бриллианты, выберешь их. И, пожалуй, я дам тебе кинжал, прикрепишь к поясу...- Джонатан говорит так, будто бы и не к сестре обращается, а лишь с собой размышляет. Только близость сестры все равно отвлекает, он невольно поддается этому, глаза открывает и в них ни капли показной сонливости, только блестят они лукаво, и их блеск в хитрой жесткой улыбке отражается. Моргенштерн под одеяло руку опускает, ведет по телу девичьему, пальцами бедер касается. Ласкает сестру и ее тихие выдохи своими поцелуями ловит. - Тебе подойдет черное, с вырезом, чтобы была открыта кожа, пусть видит... - Прикосновения пальцев искушающе-медлительные сплетаются в укусом сильным, что на шее сестры Моргенштерн оставляет. Лилит наверняка будет рассматривать Клариссу, так пусть и видит что сын ее не был столь ласков с возлюбленной. - Тшшш... - Боль ее он прячет под поцелуями нежными, пальцами чувствительной кожи касается, ловит дымку страсти в глазах зеленых. - Волосы будет лучше убрать назад. И не отходи от меня. В Эдоме опасно, твоя ангельская кровь и жизнь привлекут много внимания.
Её глаза нирвану пьют, пальцы простыни в руках комкают. Джонатан не мигая смотрит на то, как жилка бьется у нее на шее, легкая испарина выступает на коже, дышит тяжело и проникает сильнее, ласкает пальцами кожу, да только все равно говорить не перестает с улыбкой тонкой и острой.
- Знаешь, Клэри Фрэй, ты для демонов - лакомый кусочек. - Смеется бархатно, когда девушка ноготками в его спину впивается, мелко дрожать начинает, выдыхает тяжело, будто грудь всю сдавило. - Не хочу чтобы кто-нибудь из них к тебе приблизился, любовь моя.

Наверное для тех, в ком кровь демоническая, счастья и правда не существует. Слишком светлое это чувство, эфемерное и нежное. С кровью проклятой не уживается. Впрочем, сейчас это важным совсем не казалось. Счастью светлому на замену прекрасно шло вожделение, темный восторг, обладания жажда. Страсть и наслаждение, понимание того, что Она принадлежит ему каждой клеточкой своего тела гибкого, души ангельской.
Джонатан сестру собой укрывает, тепло ее тела впитывает, ароматом ее свои легкие наполняет.
И родной дом забывает.

+1

39

Skylar Grey - I Know You
Призраки твоего сердца зависли в этой атмосфере неги
Секреты, что ты хранишь, властны над нами, и это нечестно

https://d.radikal.ru/d16/1803/1e/9050077ca839.gif https://b.radikal.ru/b28/1803/f3/72d2cb87395e.gif
мне не хватает тебя, когда гаснет свет,
так озаряются все мои сомнения,
прижми меня, обнимай крепче,
не отпускай

Жизнь, рассортированная по полочкам; детство, отрочество, юность. Взросление. Все, что безмятежным некогда казалось, черты новые приобретает, и углы прежде сглаженные отныне слишком острые. Мимо пройдешь и непременно оцарапаешься.

А она в приметы никогда не верила, да только на трещины наступать все же не стремилась, и переулков избегать старалась, где кошки черные водились слишком часто. И мама с самого детства сказки читала, да жизнь красивую обещала, любовь такую, что все остальное неважным покажется.
Кларисса девочкой с кудрями солнечными у окошка сидела, и о принце мечтала; чуть постарше став и мечты повзрослели, да смысл все тот же оставляя. Она в свою любовь верила, и точно знала, что где-то на планете есть душа ее родная, родственная, и единственная. Она верила в это, и знала, что когда встретит, то непременно притяжение почувствует.

С Джейсом все именно так и было. Столкновение случайное, взгляд изучающий, и весь мир пропал моментально. Клариссе казалось, что именно он ее любовь вечная. Она тянулась к нему, рядом оказаться стремилась, и взаимное влечение по глазам читала, по прикосновениям мимолетным, а после поцелуям вовсе не невинным.
Она с ним жизнь свою еще в первую встречу уже связала. И лишь он для нее единственным был.

Но все меняется в один момент.

Когда взгляд знакомых-чужих глаз буквально сжирает, и земля из под ног слишком внезапно уходит; неожиданно. Ощущение, словно удар ногой в солнечное сплетение, да весь воздух из легких, и вдохнуть никак нет возможности, все внутри сжалось, и перед глазами темнеет, в сознании мутно, и она сама в пространстве как в желе плавает.
Ирония судьбы, но именно брат из мира чужого для нее той самой душой родственной оказался. Не Джейс вовсе, в любовь к которому Кларисса так верила; не кто-либо еще из мира родного да привычного; а он, родной, и в то же время такой чужой, незнакомый. Он, что с лицом ангела, но поцелуями дьявола, и как змей-искуситель, да неосознанно ее в свои сети заманивал.
Он отталкивал ее, но она все равно за ним шла.
К нему шла.

И пока горячие струи воды на лицо падали, стекали по коже разгоряченной, с дыханием сбивчивым смешиваясь; пока она улыбалась счастливо в потолок, Его ожидая; мысли неизменно возвращались к тому моменту, с которого началось ее падение.

Было ли это в тот момент, когда демон убил мага, и Кларисса на место преступления явилась, проклятие свое на пути встретив, а, быть может, спасение. В тот момент, когда она с ним взглядом пересеклась, но лишь была страхом и ненавистью наполнена, да не почувствовала, как душа ее дернулась навстречу, и на небе звезды новые зажглись, доселе никому не известные.

/в тот момент, когда она с презрением смотрела в лицо знакомое, и даже помыслить не могла, что пройдет время, и сама же отчаянно будет желать его прикосновения/

Быть может, когда она вдох глубокий делала, да ранение перевязывала, стараясь на кожу обнаженную не смотреть, но все таки сравнивая. Впервые вблизи так к Его телу оказавшись, впервые получив возможность рассмотреть каждый сантиметр кожи детально, да невольно сравнивая с другим. Наверное, уже тогда ее подсознание старалось бороться, ведь ему, подсознанию, в зоне комфорта было спокойнее. Устоявшиеся принципы и жизнь вокруг устоявшаяся. Привычный Джейс, одобрение окружающих, и их отношения, так логично подходившие к браку. Зачем подсознанию кто-то другой? Кто-то, кого не примет окружение, и союз с кем составит массу проблем; выдернет из привычного образа существования.

Она сравнивала двух парней, отмечая слишком явную разницу меж ними не только внутренне, но и внешне. Она пальчиками вела по мускулистой груди Джейса, да невольно отмечала, что кожа у Джонатана приятнее на ощупь /родная/. Она ногами талию Джейса обхватывала, а сейчас, стоя под душем, с тихим смехом призналась, что брат ее гораздо стройнее, и его обнимать было удобнее.

И губы у Кларисы закушены, в глазах зеленых искры веселья и счастья расплавленного, да дверца душевой приоткрывается, и пальчики ее изгибы тела Джонатана изучают жадно; она к нему льнет, вперед подается, выгибается, и выдох рваный с губ срывается, со стоном наслаждения смешивается. Внутри ураган зарождается, пальчики в волосах влажных зарыты, и она имя Его шепчет неустанно, в дурман наркотический погруженная; она от него пьяная.

Она с ума уже сошла давно.
И мир без Него серым казался, безликим.

Лишь с ним красками сознание наполняться начало, смысл существование приобретало, да все проблемы прочие слишком мизерными казались.
Сейчас Кларисса была готова горы свернуть.
Когда Он был рядом, она в свои силы верила.
И все, что было до него, лишь сном страшным казалось; воспоминанием размытым, да дни те ужасные, болью наполненные, вытеснялись красками яркими из разума. Она перед собой Его лицо видела, и смех счастливый с губ срывался, улыбка с лица не сходила; растянуть бы мгновение навечно, и более никогда из рук своих не отпускать.

Да только Клэри себя отдает ему отчаянно; так, словно эта ночь последняя в жизни /но вовсе не первая/, и поцелуи ее – отчаянные, жадные, да руки, что плечи мужские сжимают, к себе тянут все ближе, она раствориться в нем желает, сама навстречу подается, выгибается, за плечо кусает, крик удовольствия не сдерживая.

У них хаос на постели, а она в Его аромате тонет, собственным наслаждением задыхается, и ей всего этого мало, Кларисса брата из рук своих не выпускает даже с рассветом. Льнет, и биение сердца отчетливо слышит; не видение, не призрак, и вовсе не сон ее безумный.

Все это – настоящее.

И по телу усталость приятная, на лице улыбка удовлетворенная, счастьем искренним глаза светятся, и Кларисса впервые себя на столько цельной ощущает, что хочется всему миру об этом прокричать. После ее горя большого, души разорванной да времени, на автомате прожившем, сейчас же она жизнью дышит, каждой клеточкой своего тела свет излучает, и сладко потягивается, едва ли не мурлычет как кошка. Она глаза на миг прикроет, и на брата из под полуопущенных ресниц хитро посмотрит, пальчиками его груди коснется, прочертит линии незримые ниже к бедрам, да замрет, носом в изгиб его шеи уткнется, вдыхая глубоко, поцелуй оставляя невесомый на коже.

У нее сна ни в одном глазу, но усталость постепенно накатывает. Да только слова о Ней в реальность возвращают, Клэри сжимается внутренне, совершенно ко встрече не подготовленная. Она не знает, как вести себя; она не уверена, что справится; она совсем не желает Его с Ней делить да подыгрывать.

Но ирония в том, что Фрэй сама на все это подписалась; желание рядом с Джонатаном быть все прочие условия перечеркивало, да любовь ее к нему на столько сильно в сердце пылала, что охотница готова была жизнь свою вместо его на эшафот возвести. Она за ним в самое пекло отправилась, и отступать уже не было смысла. Она его получила, пусть и не при тех обстоятельствах, о которых думала, но сейчас его своим по праву называла; ноготками по спине вела мучительно медленно, губами его губы ловила, и вздохи тягучие с губ срывались, воздух меж них накалялся от близости, а прикосновения брата интимные, тяжесть его тела приятная, слова, что шепотом в сознание врывались, да рассудка лишали:

Повтори.

И она навстречу ему подается, выгибается, да ближе притягивает, так, что меж ними ни единая молекула не протиснется. Она с ним сливается, он ее всю собой заполняет, и нет ощущения более прекрасного, более сладостного, чем единение с любимым чувствовать.
Она как воск от его поцелуев плавится, медом тягучим по простыням растекается, и плывет все перед глазами, Кларисса воздух ртом ловит, вдыхает аромат родной и близкий; и стоны ее тихие тишину комнаты разрушают. Ноготки полосы на спине оставляют свежие, а на ее коже Его следы сияют меткам подобные, да она добровольно ему во власть отдается; себя целиком отдает, да ничего взамен не требует.

Без него все неправильно.
С ним все так, как судьбой уготовано.

А Клэри брата за волосы тянет, с тихим рычанием животным в его губы впивается, ножками к себе ближе прижимая, притягивая; она Его каждой клеточной тела своего ощущает максимально близко.
Она с ним воедино сливается, и момент этот равновесие в ее душе устанавливает.

Назови еще раз своею любовью.

И слова те со стонами смешиваются; Кларисса глаза прикроет, и во власть своих эмоций отдастся. Сердечко девичье бьется неистово, и тело все разрядами тока пронзает сильнейшими. Еще мгновение, и у нее крылья за спиной раскроются, они оба воспарят к небесам, да выше, к самым звездам, что молчаливо наблюдают из глубин вселенной; светом ярким освещают души двух нефилимов, что сквозь пространство друг к другу протянулись, да переплелись так, что отделить друг от друга уже невозможно.

И не имеет сейчас значение Лилит.
Не волнует Клариссу предстоящая встреча с матерью демонов, с той, что намеренно Джонатана у нее, у Клэри, забрала, и попытается, - наверняка попытается, - забрать снова. Не волновали Клариссу и последствия этой встречи, как и то, что должна она будет сказать, совершить ради Джонатана; предать свои принципы да от жизни прежней отказаться.

Уже отказалась.
Еще в тот момент, когда после смерти Валентина зачем-то к нему в дом пришла. Ничего не ожидая, взамен ничего не требуя, лишь благодарность за жизнь девочки спасенную испытывая, да необходимость увидеть его снова; эдакую странную, в тот момент еще не до конца понятую, но уже в сердце со смирением принявшую.

И сейчас она слепо шла за ним туда, куда он скажет. По венам ее счастье расплавленное текло, сердечко с каждым ударом новым эндорфины по телу разгоняло, и сознание изнутри плавилось от эмоций дикий да необузданный; от массы чувств таких сильных, что сдерживать их внутри себя – просто криминал.

Я люблю тебя, Джонатан.

На выдох, смешав со стоном; пока тело дрожью покрывается, мурашками, и она сама словно на мириады искр разлетается, сильнее взрыва большого, который вселенную породил; и внутри нее эмоции зарождаются, да плотно оседают в сердце, укрепляются.
Ей сдерживать себя более нет необходимости, она слова обличающие смело вслух произносит, и повисают они в воздухе, словно материальными становятся, и на сердце у нее отпечатываются.

Сказанного не воротишь, и она не боится Его оттолкнуть, лишь сильнее притягивая, да снова слово заветное повторяя,
(люблю)
поцелуем на губах часть себя оставляя.

Это потом, спустя время некоторое, Кларисса в гардеробе ее матери стоять будет, наряды придирчиво разглядывая, да все к платью цвета глаз возлюбленного возвращаясь. Она подушечками пальцев по ткани проведет, мягкость ощущая, притягательность. И волосы ее огнем на черном фоне полыхать будут, в бриллиантах тяжелых черных ее глаза на миг отразятся надежды цвета, да на шее тяжелым грузом повиснут, как оковы, но все таки с виду украшение королев достойное.

А она на отражение свое смотрит, волосы руками собирает, приподнимает и вертится из стороны в сторону.
На щеках румянец смущения, а на теле следы слишком отчетливо проступают, платье даже не скрывает ничего. И губы у нее припухшие, в глазах удовлетворение кошки сытой, сметаны объевшейся. Она улыбаться не должна, не должна сиять так отчетливо светом солнечным, да только ничего с собой поделать не может, и даже мысли об ужине предстоящем,
(о миссии ее истинной)
не помогают в чувства прийти, успокоиться да в руки себя взять.

Она так и выходит к Джонатану, неуверенно у лестницы замирает, но все же находит в себе силы, пару вдохов делает, и спускается вниз, в руках босоножки открытые за застежки удерживая, и взгляд ее по Джонатану скользит; Клэри невольно губы облизывает; и хочется ей бросить все, да дома остаться с ним одним. Хочется подойти к нему, и к груди прижаться, в объятьях сжать, но Фрэй у барной стойки замирает, бокал с водой из рук брата принимает, и жидкость та словно вода живая, она ее в чувства приводит, страх перед встречей накатывает бледностью легкой, тошнотой и потом липким, холодным.

Кларисса еще один глоток воды прохладной делает, отставляет бокал в сторону, и на Джонатана взгляд поднимает; храбрится, страх за нетерпением скрывает, да только стоит ее пальчики ладонями сжать, и сразу все эмоции наружу выйдут; не скрыть их совсем, но лишь брата близость немного успокаивает.

Я готова, Джонатан. Надеюсь, что Лилит не будет недовольна моим визитом.

Она ради него на это идет.
Она ради него в неизвестность ступает.

0


Вы здесь » rebel key » Архив заброшенных эпизодов » сохрани меня в своем сердце


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно