rebel key |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » rebel key » What about us? » Sleepless In Seattle
x 70
x 16940SLEEPLESS IN SEATTLE
✁ ✄ Destiny is something we've invented because we can't stand the fact that everything that happens is accidental.
Dale Cooper & Albert Rosenfield
Seattle, December 1980
Кажется, что все началось здесь, в Сиэтле - но, на самом деле, гораздо раньше. Однако все расцвело рождественскими огнями именно там, над Спейс-Нидл.
Отредактировано Dale Cooper (2018-01-03 18:26:02)
x 60 x 3210Quivver \ Space Manoeuvres Pt3 (Breaks Mix)
Прикрыв за собой дверь в смежный номер, Альберт избавился от мешка с мусором, определив ему место в дальнем углу ванной комнаты После чего с бутылкой оставшегося пива и папкой со своим предварительным отчётом уселся на край кровати, поджав под себя одну ногу. Допивая Bud - не выдыхаться же тому, пусть и ценность он имеет сомнительную - он просматривает его ещё раз, медленно перелистывая страницы, читая всё очень и очень внимательно. На случай, если вдруг что-то всё же упустил.
Закончив с пивом, он захлопывает папку и откладывает на тумбочку. Бутылка отправляется в тот же самый угол, что и до того пакет. Розенфилд же, не утруждая себя тем, чтобы вновь накинуть пиджак, просто сдёргивает с вешалки пальто и тихонько прикрывает за собой дверь номера. Через коридоры и вестибюль он выходит на улицу, а потом выбирается во внутренний дворик отеля, из которого на Space Needle открывается прекрасный вид. Стряхнув перчатками с одного из забытых пластиковых стульев нападавший за день снег, он усаживается и закуривает - надо будет перед возвращением в Филадельфию обязательно хотя бы минут на десять подняться на Иглу.
Пластмасса холодит тело, и под одно пальто, не усиленное изнутри присутствием пиджака, да ещё и дополнительно ослабленное расстёгнутой на несколько пуговиц рубашкой забирается ночной холод, которым неизбежно тянет с океана даже сюда. Но Альберт не торопится курить, как нашкодившие и прячущиеся от учителей школьники, - он наслаждается каждой минутой, делая затяжку и выпуская затем с облаками табачного дыма всё своё недовольство, всю усталость, всё то, что накопилось в нём негативного за этот день.
Оторвав взгляд от Башни, он закрывает глаза, чтобы дать им отдохнуть и перенастроиться.
Прямо над ним раскинулось на удивление чистое сейчас чёрное, словно бархат, звёздное небо. И пусть те слишком тусклы и почти полностью перекрываются привычным освещением большого города - той же Иглой, уличными фонарями, билбордами, магистралями, всем тем, что в итоге создаёт яркое марево, вечно висящее над островками цивилизации ореолом, - но часть из них всё же достаточно видны. Конечно, совсем не в той же степени, но Альберту хватает и этого в купе с укутавшей его тишиной. Этот момент удивительным образом почти зеркалит ту ночь, что случилась у них летом 1978-го по дороге в национальный парк. Правда, тогда было тепло, и ему хватало одной кожаной куртки, чтобы удобно устроиться на капоте своей Чеви Nova и чуть не уснуть.
Докуренную сигарету он тушит тут же о снег, а окурок забирает с собой - выбросит по дороге. Вот теперь - сон.
Альберту снится кошмар. И вот, когда звон становится практически невыносимым, возница взмахивает невозможно длинным бело-красным хлыстом и кричит "Вперёд!" |
Розенфилд снова вскакивает на кровати, прямо как этим утром - или это было уже несколько лет назад?
Он не смотрит на часы - и так понятно, что время ушло далеко за полночь, но ещё не шибко приблизилось к девятичасовому подъёму, - просто пытается отдышаться и встать с кровати. Но одеяло оказывается настолько скомкано, что обмотало ему ноги, и он едва не падает с грохотом на пол. Самое ужасное - что звон бубенчиков просто стал чуточку тише, но никуда не исчез.
Он не улавливает, как и зачем, но вдруг обнаруживает себя совершенно нетактично барабанящим в дверь Дейла - потому что чёртовы бубенчики продолжают звонить и потому что ему срочно, очень срочно нужно кое-что сообщить.
x 70 x 16940Under the lightning |
+++
RY X // Salt
Кажется, Дейл проваливается в сон в тот момент, когда его голова касается подушки – слишком много впечатлений для одного дня, их бы с лихвой хватило на целую неделю. Однако Дейл не отрицает вероятность того, что ближайшие дни будут все такими.
Он не видит снов – точнее, видит, но те представляют собой стремительную ретроспективу бессвязных кадров. Ничего из того, за что можно было бы зацепиться, что могло бы натолкнуть на какие-то размышления и, возможно, хоть как-то помочь в расследовании. Но, быть может, его мозг действительно сильно уж перегружен и утомлен, чтобы генерировать что-нибудь более или менее осмысленное. Или же наоборот – нечто абсолютно бессмысленное, но с неоднозначным подтекстом.
Стук в дверь прорывается в его сон не сразу и поначалу кажется каким-то непонятным незначительным раздражителем где-то на фоне – а затем, когда тот звучит более настойчиво, Купер тут же резко подскакивает, приподнимаясь на локте.
Первая мысль – проспал.
Но за окном слишком темно для девяти утра, а тем более для девяти тридцати, когда они с Альбертом и условились позавтракать. Все еще не вполне ощущая реальность, Дейл смотрит в сторону прикроватной тумбочки, где зеленым неоном отсвечивают электронные часы.
4:27.
Стук в разделяющую их номера дверь все не прекращается – и Купер, судорожно выпутываясь из одеяла, наконец, выбирается из кровати.
Первое чувство – удушливая паника.
Дейл распахивает дверь и натыкается на Альберта, глядя на того таким же ошарашенным и растерянным взглядом. Он понятия не имеет, что могло произойти, но раз уж Розенфилду понадобилось разбудить его посреди ночи, значит, все очень и очень серьезно.
– Альберт, что-то случилось? – не размениваясь на приветствия, Дейл задает вопрос практически на автомате, потому что сам пока еще толком не соображает, не воспринимает окружающую реальность в полной мере – слишком резкое пробуждение, слишком резкий подъем с кровати. Кажется, он все еще видит на периферии зрения разбегающиеся во все стороны разноцветные мушки.
А после, потерев глаза и сморгнув остатки сна, Купер, наконец, обращает более внимательный взгляд на Розенфилда – и все понимает в ту же секунду.
Он слишком хорошо знает это состояние – потому что сам испытывает практически то же самое по нескольку раз за месяц. Слишком хорошо знает эту колючую панику в глазах, которая перехватывает дыхание в легких и заставляет сердце отбивать чечетку.
Что-то случилось – но в материях совершенно иной природы, чем привычная реальность. И Дейл не понаслышке знает, как это может влиять на окружающую действительность.
А еще он не помнит, когда в последний раз видел Розенфилда в таком состоянии – сейчас тот всклоченный и встревоженный, а глаза горят как-то лихорадочно и болезненно. Оттого он и сам в первые несколько секунд теряется, замирая на месте и цепляясь взглядом за логотип NASA на футболке Альберта – а затем, мотнув головой и словно стряхивая оцепенение, буквально затаскивает Розенфилда к себе в номер, захлопывая дверь чуть громче, чем, наверное, стоило бы.
Дейл усаживает не шибко сопротивляющегося Альберта на край своей постели, на секунду сжимая ладони на его плечах – а затем отходит к столу, чтобы включить настенный торшер и налить в стакан воды.
Он вдруг запоздало замечает, насколько же сильно стучит его собственное сердце.
– Держи, – отчего-то вполголоса произносит Купер, придвигая кресло ближе к кровати, чтобы сесть напротив Розенфилда, и протягивает ему стакан с водой, чтобы затем инстинктивно сжать свои ладони поверх его. Руки у Альберта просто ледяные – возможно, именно поэтому их и хочется согреть. Времени на переосмысление подтекстов сейчас попросту нет – однако желание податься вперед и поцеловать Розенфилда зудит сейчас в голове слишком назойливо и слишком не вовремя.
Дейл знает, насколько сильно хочется в такие моменты чувствовать физическую, осязаемую часть с реальным миром – чтобы уже точно знать, что ты не находишься в липком и удушливом сне; чтобы точно знать, что тот остался лишь в подсознании и навязчивых воспоминаниях. И потому он неосознанно продолжает держать Розенфилда за руку, когда он делает глоток воды – как будто бы на автомате, еще не в полной мере осознавая, что происходит.
Купер глядит на него встревоженным внимательным взглядом – и решается нарушить леденящее молчание и эту противную вязкую тишину только лишь спустя десять долгих секунд.
– Альберт, – тихо зовет Дейл, скользнув большим пальцем по тыльной стороне ладони Розенфилда, а затем, после ответного взгляда, наконец, спрашивает: – Что тебе приснилось?
x 60 x 3210Quivver \ Mumbo Jumbo (Original Mix Bedrock)
"Карамельная трость! Купер, это карамельная трость", - крутится на повторе у него в голове, словно сломанная пластинка. Он почти готов сказать это в любую минуту - это напоминает заготовленную заранее самую важную в жизни речь, которая моментально забывается, стоит вам только обрести наконец аудиторию. Именно так и происходит сейчас - Альберт даже слышит, как фраза звучит, произнесённая его голосом, но как только дверь в номер Дейла всё же распахивается, он напрочь лишается способности говорить.
Они так и стоят несколько мгновений, как два истукана, пока брюнет не спрашивает, случилось ли что-то, и чисто про себя Розенфилд вдруг понимает, что нет. Ничего такого, с чем нельзя было подождать до утра, ничего такого, с чем стоило бы ломиться к человеку посреди ночи, выдёргивая его из сна. Тем более, когда речь шла о Купере, чей сон и так был зверьком весьма своеобразным - Альберт имел об этом хоть и отдалённое, но представление, полученное на личном опыте. В конце концов это не первый его кошмар и, наверное, даже не самый страшный. И он привык справляться с ними сам, потому что он Розенфилд, а значит априори сильный и способен на многое.
Но что-то в его натуре в этот день явно разладилось - неожиданно слишком много концентрированного Купера - ещё эти мысли, что роились в его голове практически прямо перед сном, пока он курил снаружи, то глядя на звёзды, то на ещё один, стоящий рядом и запорошенный снегом стул. Он думал тогда, что их - или хотя бы просто его - жизнь могла бы быть совершенно иной, если бы они с Дейлом могли сказать друг другу хотя бы чуточку больше. Речь не обязательно должна была идти о каких-то признаниях и чувствах. Просто чуть больше человечности, чуть больше той самой дружбы, настоящей, которая могла возникнуть между ними несколько лет назад, но растворилась в воздухе так же быстро, как сигаретный дым. Он думал, что это всё через чур сентиментально, что это просто Башня действует на него так - у неё всегда была над ним особая необъяснимая ничем власть. Что ему всего лишь надо дождаться апреля и начала нового сезона Формулы-1. Снова почти каждую субботу, а то и воскресенье будет приходить Честер, быть может, он даже останется на ночь пару раз. И его звонкий голос, неунывающий нрав и колкое чувство юмора в купе с навязчивым, но таким иногда нужным присутствием снимут это щемящее ощущение тоски.
Он уже хочет мотнуть головой и попытаться извиниться, но тут Дейл окончательно смахивает сон, после чего едва ли не силой затаскивает его к себе. Усаживает судмедэксперта на кровать и словно бы молча фиксирует в таком положении, сжав его плечи. А уже через несколько секунд Дейл протягивает ему стакан с водой, и только сейчас Альберт понимает, насколько его потрясло увиденное и насколько его действительно мучает жажда.
Солёная еда, две бутылки пива, сигарета, неспокойный сон, и уровень его обезвоживания достаточный, чтобы стакан воды перетянул на себя весь ресурс внимания. Тридцать секунд в мире патанатома нет ничего, кроме живительного потока тёплой и от того не самой приятной, но всё равно невероятно вкусной воды. А вот потом, когда она заканчивается, он слышит мягкий голос Дейла и чувствует его пальцы на своей руке. Такое уже было сегодня утром и вот повторяется снова, заставляя его думать не об ответе на вопрос - Что тебе приснилось? - а о том, насколько вообще подобное уместно и допустимо между коллегами. Да даже между просто друзьями? И снова просится сравнение с Дэзмондом. Чет позволяет себе и больше, много больше наедине, но...
- Карамельная трость, - Розенфилд поднимает глаза и смотрит прямо на Купера, отметая все сравнения, все воспоминания и игнорируя даже попытку его мозга обработать сложившуюся вокруг них ситуацию. Ну и что, что он сидит на кровати Дейла в одной футболке и спальных штанах, а сам Бойскаут, облачённый в возмутительный пижамный комплект цвета блю кюрасао - честное слово, для полноты образа ему не хватает на нём только пришитых крупными стежками грубо вырезанных из золотой ткани звёздочек - держит его за руку? Он всё ещё Альберт Розенфилд, а значит, всё ещё профессионал. - Нет, приснилось мне не это. Хватит с нас одного спящего пророка.
Почти против собственной воли он чуть нервно, но улыбается уголком губ, сжимая при этом пальцы Купера в своей ладони. Ему слишком нравится это ощущение. А ещё из этого положения так легко всего лишь чуть-чуть потянуть на себя, чтобы заставить Дейла податься ближе... Интересно, если это всё же так неправильно и извращённо думать о своём коллеге в этом контексте, зачем же тогда на него свалился Дейл Купер, буквально выглядящий, как первородный грех?
- Глюкоза это сахар, - тяжело сглотнув и закрыв глаза, Альберт говорит быстро, пытаясь сосредоточиться на работе, потому что ещё немного и ему просто откажет выдержка и сдаст последние позиции хоть какой-то здравый смысл. - Из него делают карамель. Чтобы та не кристаллизовалась снова, чаще всего используют кукурузный сироп. Но здесь сахароза и сапонины. Я думаю, это нектар гуавы, его используют в качестве более натурального заменителя. Дальше нужен красный краситель - бета каротин, кальций и аскорбинка. Ягоды. Красная смородина, может быть? Ну и мятная камфора. Ментол. А ещё бубенчики... - он открывает глаза и снова смотрит на Купера. Тот непонимающе хмурится резкой смене темы. - Мне кажется, я слышал их ещё в самолёте. Потом - в морге. Я поймал за руку Штайна, который включал запись на магнитофоне. Но сейчас они звонят снова и... - патанатом вдруг осекается и в его взгляде появляется сомнение. А ведь и правда... - Они престали. Боже, я схожу с ума.
Он явно хочет сейчас закрыть лицо руками, но в одной у него так и зажат стакан, а второй всё ещё держит Купера. Плохо понимая, что он делает, Розенфилд упирает эту руку локтем в коленку и опирается на неё лбом, прижимая к нему пальцы брюнета.
- Так оно у тебя бывает? - неожиданно спрашивает он на полтона ниже, не открывая глаз. - После тех твоих снов?
x 70 x 16940Looking for a new place to begin |
+++
Alex Turner // It's Hard To Get Around The Wind
И пока Розенфилд жадно пьет воду – так, словно до этого не пил целую вечность – Дейл все еще чувствует, насколько же сильно сейчас колотится его собственное сердце. Конечно, на его состояние повлияли многие факторы – внезапное пробуждение, закономерный испуг от громкого и внезапного стука в дверь – однако больше всего выбил его из колеи именно этот страх за Альберта.
Он чуть сильнее сжимает его ладонь в своей, делая это почти неосознанно. Как будто бы не только Розенфилду необходим сейчас этот простой, но такой важный физический контакт и связь с окружающей реальностью – кажется, что Куперу это нужно сейчас куда сильнее. Нужно знать и понимать, что Альберт сейчас вот тут, совсем рядом, прямо напротив него – а не является просто каким-то зыбким сном, который может развеяться в любой момент.
Дейл чуть хмурится, когда Розенфилд начинает говорить – потому что в первые секунды не может уловить связь, но потом вздергивает брови от удивления и осознания по мере того, как Альберт все это рассказывает. И невольно фыркает на фразе про спящего пророка, на секунду бросая взгляд на их ладони.
Альберт вслух начинает раскладывать по полочкам весь состав – и голос его в этот момент звучит монотонно и почти отстраненно, как будто он отчаянно старается не потерять эту зыбкую нить. Сновидения часто бывают очень коварны, подбрасывая нить прямо тебе под нос – но всем известно, как сложно бывает воспроизвести сон после пробуждения.
Купер думает о том, как ему самому не удалось собрать воедино все эти так называемые ингредиенты. Однако хоть и состав более чем очевидный, но, тем не менее, в отрыве от самого объекта он кажется каким-то совершенно бессвязным набором элементов.
Но больше всего его мучает другой вопрос – что же именно приснилось Розенфилду? Каким образом мозг соединил все кусочки паззла в единую картинку и в конце сгенерировал ответ на вопрос, который сами они до этого так и не смогли решить?
И Дейл уже почти собирается задать этот вопрос, как вдруг чувствует на себе взгляд Альберт – сосредоточенный, все еще чуть испуганный и растерянный. Розенфилд говорит о звоне бубенчиков, который преследует его весь день – и Купер чувствует леденящий холодок вдоль позвоночника.
Интересно, то же самое ощущает и Альберт, когда он рассказывает ему о своих снах?
Дейл уже открывает рот, чтобы что-то сказать – но так и замирает.
Потому что Розенфилд вдруг в каком-то обреченном жесте прижимает его ладонь к своему лбу, упершись локтем в свою коленку. Первые пару секунд Купер забывает, как дышать – и лишь чуть ошарашено разглядывает макушку Альберта, благо тот не замечает этого.
А после чуть хмурится в ответ на его вопрос.
Ему не хочется расспрашивать Розенфилда о сне – не хочется лишний раз заставлять того вспоминать все подробности, которые в такие моменты как будто бы отпечатываются на внутренней стороне век.
Что ему действительно хочется – так это запустить пальцы в этот короткий ежик волос, податься самую малость вперед и прижаться своим лбом ко лбу Альберта – возможно, так у него получится забрать хотя бы часть той тревоги и страха и дать чуть больше того самого физического контакта и чуть больше тепла.
Дейл вдруг почему-то вспоминает свою мать – в детстве мимо нее обычно не проходил ни один его тревожный сон. Он помнит, как мама присаживалась на край его кровати и гладила его по волосам до тех пор, пока ему не удавалось заснуть снова. Или же натирала грудь согревающей мазью, когда сны были настолько липкими и удушливыми, что дыхания не хватало в буквальном смысле – и в такие моменты даже ингалятор бывал бессилен.
Лоб у Альберта холодный и слегка покрыт испариной – Дейл может только догадываться, что же ему могло присниться. Что-то настолько яркое и невыносимое, что одному вынести оказалось слишком сложно. Купер не понаслышке знаком с таким ощущением.
– Так – это когда кажется, что сон и реальность смешались настолько, что почти не отличить, что есть что? – так же тихо произносит Дейл, разглядывая лицо Альберта, пока тот сидит с закрытыми глазами. – Я бы не сказал, что подобное происходит часто – по крайней мере недостаточно для того, чтобы привыкнуть к этому. Хотя, сомневаюсь, что к подобному в принципе можно привыкнуть, – чуть усмехнувшись, добавляет Купер, протягивая свободную руку, чтобы взять у Розенфилда пустой стакан и отставить его на прикроватную тумбочку. – Но да, нечто подобное время от времени чувствуешь… Зато привыкаешь к периодичным приступам бессонницы – я таким образом научился высыпаться за несколько часов. В данном случае я предпочитаю малодушно закрывать глаза на явный вред такого режима, который, тем не менее, со временем может неслабо аукнуться.
Дейл замолкает на несколько секунд, а затем все-таки не выдерживает, смещая ладонь и чуть приглаживая растрепанные после беспокойного сна волосы Альберта.
– Как ты верно отметил – спящий пророк из нас я, – продолжает с улыбкой Купер, слегка касаясь большим пальцем виска Розенфилда. – Что бы тебе ни приснилось, Альберт, можешь не сомневаться – это всего лишь сон. Хоть я и ни на секунду не отрицаю тот факт, что даже просто сны бывают до ужаса тревожными. А насчет карамельной трости… Это действительно невероятно важная деталь, Альберт.
x 60 x 3210I'm in a building and I notice
That I'm surrounded by the ocean
I get a feeling, I start running
Don't really know why I am running
I never really know why I am running
'til I get caught
.
Want to wake up to my dream report?
The Last Shadow Puppets \ The Dream Synopsis
- Нет, Купер... Кошмары я вижу регулярно, - в любой другое время, в любом другом месте, при абсолютно любых других обстоятельствах Розенфилд ни за что в жизни не признался бы брюнету в подобном по собственной воле.
Но сейчас, в этой атмосфере, среди этих ощущений, под этими прикосновениями Дейла оно вырывается само собой. Естественно, не вызывая ни сопротивления, ни отторжения, как могло. И даже эти манипуляции с волосами, и то как его палец скользит по альбертову виску - всё это верно, всё это правильно здесь и сейчас. Между ними что-то происходит снова. Это происходит снова. Они будто вновь сидят в маленьком номере богом забытого безымянного мотеля, затерявшегося где-то на 70-й автостраде, а за окном тихонько затаилась летняя звёздная ночь. И потому все слова кажутся простыми и лёгкими, хоть и при этом такими важными, а каждое прикосновение и действие уместным, несмотря на двусмысленность и неоднозначный подтекст.
- Я говорил о тех твоих снах, после которых.. Ты знаешь что-то, - вновь заговаривает Альберт, как будто бы ещё тише, но при этом стараясь не звучать ни зловеще, ни таинственно. - О пророческих, как в..
Он не произносит слово "Бэдлэндс", позволяя остатку фразы повиснуть в воздухе. Пусть Дейл сам вспомнит или проведёт другие параллели. Такие сны снились ему почти постоянно и не только во временя дела Четырёх Сердец. В конце концов в тот самый судьбоносный Дом его привело что-то похожее.
- В этом всё дело, - он опускает взгляд, когда Дейл убирает наконец руку. Без физического контакта с ним, словно бы формирующего связь какого-то иного рода, говорить о подобном сложнее. В конце концов это он, доктор Розенфилд, самолично высмеивал Купера все годы до этого. Он всегда шёл за Бойскаутом, в какие бы невероятные дебри ни приводило их его мамбо-джамбо, пока по нему однажды не прилетела отдача. И вот теперь он сам сидит ночью на краю кровати Купера и бормочет какой-то дикий бред, с минуты на минуту ожидая чего-то вроде "Я же говорил". - Я не уверен, что это всего лишь сон. То есть, я не буду утверждать, что наш убийца разъезжает по Сиэтлу на упряжке с чёрными полуразложившимися оленями-переростками, но человек во сне явно был им. Он словно знал, что я что-то выяснил - узнал про следы ягеля и пришёл за мной. Напугать или предупредить. И в этом может быть смысл бубенчиков - они либо сопровождают его появление, либо предупреждают об опасности... Купер, - вдруг говорит он резко, словно отрезая и отбрасывая весь предыдущий диалог, потому что его эфемерность и ирреальность его раздражают и выбивают почву из-под ног. - И снова это плохо для твоего Крингла, ведь если он Санта, то возница Саней именно он. Мне крайне необходим образец его крови. У нас нет законных оснований запрашивать ордер на подобные манипуляции, поэтому тебе придётся применить весь свой шарм, чтобы он согласился добровольно.
Альберт вдруг хмурится и выпрямляется, закрывая глаза и делая глубокий вдох, чтобы потом шумно выдохнуть носом. Ему легче, в голове чуть яснее и морок (или волшебство?) окутавший его со сна почти спал. И это просто невероятно, поразительно, насколько легко ему оказалось делать выводы и строить дальнейшие планы расследования, исходя из обрывков данных, привидевшихся ему во сне. Когда они успели с Купером поменяться местами? Когда он успел подхватить у него эту заразу и поддаться? На той самой дороге в лесу? Надышавшись пылью Дома? Быть может, та дрянь, в которую влез Купер, задела и его? Или всё дело в том коротком поцелуе? Который и назвать-о таковым на самом деде почти нельзя. Отчаянная мера, которая сработала, но могла и нет. А может, это те совы, которые явно были не так просты, занесли в его кровь какую-то гадость своими когтями и не помогли даже профилактические уколы, потому что это вам не какое-нибудь бешенство.
Ему почти стыдно и крайне неловко - явный знак, что его привычное состояние и характер потихоньку к нему возвращаются, замещая собой человека, которого Купер мог бы держать за руку.
- Прости, что разбудил, - наконец обе его руки свободны, и Розенфилд закрывает ими глаза. Трёт их несколько секунд, а потом сползает пальцами вниз. Самостоятельно взъерошивает свои волосы - ёжик по-идиотски торчит, особенно сейчас, видимо, надо стричь короче. - Заточенная карамельная трость нестандартного размера означает умысел. Кто-то нашёл и подготовил её, принёс с собой, совершенно точно зная, что Хабстер будет на складе, и собираясь его убить. - Он опускает рассуждения о том, что, если убийца действительно пришёл за ним во сне, то он должен быть из тех, с кем Розенфилд виделся днём. Или тех, кому о нём успел разболтать Купер. Альберт снова смотрит на него, но теперь чуть виновато. - У тебя не будет аспирина? Я, похоже, забыл свой пузырёк в морге, а с такой головой вряд ли снова удастся уснуть.
x 70 x 16940You could've chose anybody but you chose me |
+++
James Arthur & Emeli Sandй // Roses
Когда Розенфилд вновь начинает говорить, голос его звучит так же глухо, с совершенно другими интонациями, нежели чем обычно. В этом голосе слишком много тревоги и какого-то глубинного страха – того, чего обычно не услышишь в голосе Альберта.
И Дейлу вдруг кажется, что все, что сейчас происходит, похоже на продолжение очередного сна – потому что ощущается таким же зыбким и эфемерным. Однако он тут же обрывает самого себя – нет.
Все, что происходит в эту самую секунду – на самом деле, хоть и вся эта полу-реальная атмосфера упорно заставляет думать по-другому. Хоть Купер и почти уверен, что утром они оба и не подадут виду, что что-то подобное случилось – однако он почти чувствует, как эти легкие и почти невесомые прикосновения отпечатываются на коже, оставляя невидимые, но вполне ощутимые следы.
Это не сон, и он не хочет его забывать с наступлением утра.
Дейл вдруг думает о том, когда именно Альберту начали сниться кошмары.
Но ему отчего-то кажется, что ответ более чем очевиден.
Сколько еще таких ментальных шрамов он умудрился неосознанно, но все же оставить на Розенфилде?
Наверное, примерно столько же, сколько и реальных – если не больше. Купер чуть хмурится, внимательно скользя взглядом по лицу Альберта и цепляясь за едва заметный шрам на скуле. Тот, что он оставил своей собственной рукой, пусть и управляемой совершенное не своим разумом и волей.
Ему вдруг невыносимо хочется коснуться кончиками пальцев этого шрама.
Хочется повторить этот поцелуй, с помощью которого Альберту удалось отвоевать его у этой черной липкой дряни, умудрившейся пробраться под кожу и завладеть его телом. Хочется самому произнести те же самые слова, которыми Розенфилду удалось тогда до него достучаться.
Дейл вспоминает Бэдлэндс. Вспоминает этот заброшенный дом. И еще множество самых разных моментов и незначительных на первый взгляд мелочей.
И понимает, что черта с два бы он справился без Альберта.
И пусть сейчас помочь ему отвлечься от липкого кошмара это всего лишь самая малость, практически ничто по сравнению с тем, что делал для него Розенфилд. Однако Купер точно не собирается останавливаться только на этом.
Это ведь может работать в обе стороны, ведь так? Оно должно так работать – а иначе в чем тогда смысл?
Тем более, кому, как ни Куперу, знать, каково это – когда навязчивое ощущение не отпускает даже после пробуждения, а образы из сна продолжают и продолжают преследовать, настойчиво напоминая о себе.
– Не бери в голову, Альберт, – с улыбкой произносит Дейл, вставая с кресла – он точно помнит, что паковал в чемодан свою мини-аптечку. – Кто знает, что бы было, отложи ты все до утра – сны слишком ненадежная структура, и, возможно, что от твоих воспоминаний не осталось бы и следа. Так что ты все правильно сделал, рассказав все мне как можно скорее.
И пока Купер роется в своем багаже, он снова и снова думает о том, что только что ему рассказал Альберт – это действительно слишком сильно похоже на то, что обычно снится ему самому.
Как так может быть, что теперь эта своеобразная способность передалась Розенфилду? Неужели этому подвержены все, кто хоть сколько-нибудь тесно общается с ним?
Но едва ли он сейчас найдет на эти вопросы ответы.
– Альберт, я склонен думать, что, скорее всего, твой сон является своего рода подсказкой… Один из элементов паззла, в котором у нас уже есть несколько составляющих, – протянув Розенфилду блистер с таблетками, произносит Дейл и снова садится напротив, взяв с тумбочки стакан и наполнив его водой из бутылки. – Разгадаем код – найдем преступника. Пока что все в буквальном смысле кричит о том, что убийца у нас под самым носом – и это мистер Крингл. Однако… – подав Альберту стакан с водой, добавляет Купер, делая паузу и постукивая пальцами по горлышку бутылки. – Мне кажется, все не так очевидно, каким кажется на первый взгляд. И, я думаю, завтра мы в этом лишний раз убедимся – и да, я изо всех сил постараюсь убедить мистера Крингла сдать тебе кровь для анализ. Хотя, я не думаю, что он откажется – в его же интересах, чтобы все это, наконец, разрешилось… А пока что стоит доспать положенные несколько часов до подъема.
Если, конечно, получится уснуть, хочется ему добавить следом, но он вдруг думает о том, что, наверное, не стоит настраивать самих себя на бессонницу.
Однако следующую фразу Купер отчего-то проконтролировать не в силах – она срывается с языка до того, как он успевает оценить ее смысл.
– Альберт, ты мог бы остаться, – медленно начинает Дейл, сосредоточенно глядя в сторону отливающих зеленоватым неоном часов, а затем обращая свое внимание на Розенфилда, продолжая даже не моргнув глазом: – На тот случай, если не удалось избавиться от снова бубенчиков окончательно и тебе снова приснится этот сон. Уж вдвоем мы с ними справимся.
Отредактировано Dale Cooper (2018-02-15 23:57:54)
x 60 x 3210I don’t want to wake up alone
I need you to hear me now
I don’t want to do it alone
I need you here with me now
.
I don’t want to wait for your love
I need you to save me now
Сны слишком ненадежная структура. И с этим Альберт вынужден молча согласиться, провожая Дейла взглядом до его чемодана. Наблюдая за манипуляциями коллеги, он думает, что дело даже не в том, что его воспоминания развеялись бы к утру, скорее.. Скорее с приходом рассвета, развеялось бы наваждение, и он снова стал самим собой, собой рациональным. И просто-напросто отмахнулся от мысли о том, что орудием убийства хотя бы просто могла бы быть сладость в виде карамельной трости и продолжил бы искать варианты.
Какая-то часть его до сих пор не уверена до конца, что его вывод действительно верен, что с ним можно работать и - в особенности - что его можно указать в отчёте. В том, что они составят для Филлипа и Гордона - разумеется, но в том, что пойдёт местным властям... Такое решение пусть принимает либо Купер, либо Коул. Написать-то недолго, да и за свои слова он готов отвечать.
- Разгадаем код, - повторяет он за Дейлом их почти стандартную мантру. - Порой мне кажется, что ты нахватался у начальства совсем не того, чему стоило бы учиться. Хотя, - он принимает протянутый стакан, выдавив предварительно себе в ладонь две таблетки, даже не озаботившись названием и дозировкой. До какой степени ему уже стало всё равно? - Отчасти вы правы, только частичками кода называете совсем не те детали. Не факты, но эти свои.. ощущения, впечатления и прочую.
Розенфилд собирается было сказать "муру", но вовремя вспоминает, что сегодня, сейчас именно он разбудил Дейла назойливым стуком с этой самой мурой. Причём, судя по всё ещё кружащимся в его воображении остаткам сна, мурой отборной. Отзвуки бубенчиков не торопятся оставить его тоже, мерещась ему даже в лёгком звоне стакана. А как ещё, скажите на милость, он должен себя чувствовать, если перед ним в некотором роде маячит перспектива не только доказать чью-то причастность или не причастность к убийству, но и - ни много, ни мало - существование самого Санта Клауса? Правда, ровно до этого момента он не думал о своём анализе в этом ключе. Для него он пока что был лишь инструментом определения наличия воздействий, способом найти след. А вот чем именно был этот след и что он мог означать в глобальном смысле - об этом он ещё не задумывался.
Подняв глаза на Дейла и наконец закинув в рот обе таблетки, Альберт спрашивает себя, осознаёт ли его напарник всё то же самое, и не сломают ли они - он - этим фактическим доказательством ничто фундаментальное в законах их собственной Вселенной? Но брюнета, судя по всему, сейчас волнуют вещи куда более земные и насущные. Он говорит, что судмедэксперт мог бы остаться у него на ночь, и Розенфилд едва не давится водой, в последний момент успев убрать от губ стакан.
Во внезапно повисшей в номере тишине он смотрит на Бойскаута долгих тридцать секунд, пытаясь найти подвох или хоть какие-то следы шутки.
- Самое страшное, - наконец медленно выговаривает он, поднимаясь с кровати, - что ты это абсолютно серьёзно. Ты веришь в этот сон и его значимость куда больше меня, а ведь даже его не видел.
И это действительно так - на лице Купера нет ни тени сомнения. Он предлагает Альберту остаться на ночь таким же невинным и искренним тоном, каким говорил обычно всё остальное, таким же, каким сознавался ему несколько месяцев назад, что по наущению привидевшегося во сне призрака обманом заманил его в лес.
Патанатом опускает глаза в стакан, а потом залпом допивает воду, как будто та и не вода вовсе, а какой-нибудь алкоголь. Всё, что происходило этим так и не желающим наконец закончиться днём, было странным. На первый взгляд обычным человеческим и всё равно выбивающимся из их привычного ритма. Их отношения всегда до того строились волнами - за пиком подобного сближения неизменно следовал куда более длинный период отчуждения, который Купер, кажется не замечал вовсе, и каждый из которых Альберт переносил с большим и большим трудом. Ещё один он, скорее всего, просто не выдержит.
- Ты вообще представляешь себе, как это будет выглядеть? - негромко произносит эксперт, подойдя к столу, за которым они ужинали, и поставив на него стакан. - Я даже в детстве не спал с родителями, когда мне... - он осекается, мотнув головой и снова смотрит на Дейла. - Не думаю, что это будет уместно. Но я благодарен за предложение.
Коротко коснувшись плеча брюнета, Альберт выдавливает максимально естественную, но короткую улыбку.
- Ещё раз спокойной ночи.
Прикрыв за собой дверь, несколько мгновений Розенфилд так и стоит, всё ещё держась за ручку и глядя в свою разрезанную на части тонкими полосами пробивающегося с улицы света тёмную комнату, пока в голове роится пустота. Стандартные часы на прикроватной тумбочке немилосердно отсвечивают неоном 4:45.
Вздохнув, патанатом проходит внутрь и, взяв с тумбочки свои наручные часы с будильником, садится на кровать. Ещё секунд сорок он смотрит на едва светящиеся люминесцентные стрелки и думает о том, не перевести ли будильник вперёд на час. Должно же быть в мире хоть немного милосердия для таких как он, хотя бы в воскресенье?
x 70 x 16940Wake me if you stir, |
+++
Retrograde Motion // Calm Before the Storm
Когда Альберт касается его плеча, Дейлу невыносимо хочется поймать его ладонь и сжать в своей – настолько хочется, что пальцы, все еще стискивающие горлышко бутылки, непроизвольно дергаются в каком-то рефлекторном спазме. На секунду мозг даже умудряется воспроизвести в голове ощущение от прикосновения к коже – благо, что за прошедшие сутки этих самых прикосновений было предостаточно.
Но в то же самое время и не.
Когда Альберт желает ему спокойной ночи и закрывает за собой дверь, Купер чувствует так, словно его со всех сторон обступает липкая и тяжелая тишина.
И одновременно с этим в голове непрекращающимся рефреном звучат слова Розенфилда.
Не думаю, что это будет уместно, – снова и снова слышит Дейл в своей голове. Уголок рта чуть дергается в какой-то болезненной судороге, когда он отставляет на тумбочку почти пустую бутылку с водой – но не отпускает ее сразу, а продолжает некоторое время смотреть застывшим взглядом сквозь прозрачное выпуклое стекло на отсвечивающие неоновым светом цифры на электронных часах.
4:45.
Каково это –
Купер думает о том, сколько еще они так продержатся. Сколько еще они вытерпят это постоянное балансирование у самого края – или так и будут до бесконечности находиться друг от друга на то сближающихся, то вдруг так же резко отдаляющихся орбитах.
дистанцироваться,
Порой Дейл чувствует, как эта самая пресловутая недосказанность буквально скрипит на зубах – как какой-нибудь песок или же остатки какой-то горькой таблетки, которую нужно обязательно разжевать, а не глотать целиком.
отстраняться,
Возможно, он порой слишком старается найти во всем какие-то скрытые смыслы и подтексты, какое-то невероятно важное значение – во всем, начиная от снов и заканчивая печеньем с предсказаниями.
Но это все не дает ему провалиться в бездну, которая всегда маячит где-то на самой периферии зрения – ее почти незаметно, но она всегда здесь. И одновременно это же и приближает Дейла к ней – почти каждую секунду.
Он сам себе бездна.
препятствовать сближению?
4:46.
И, глядя на циферблат часов, Купер вдруг думает о том, что если сейчас он снова ничего не сделает, то не разорвет этот бесконечный замкнутый круг.
Пусть сейчас Дейл не разорвет его окончательно, но хотя бы максимально приблизится к этому.
Ко всему прочему он просто отказывается верить в то, что им с Альбертом попались настолько неоднозначные послания в печенье совершенно случайно.
– Какого черта, собственно? – вполголоса вопрошает Дейл в темноту вокруг, а затем резко встает с кресла – настолько резко, что если бы сейчас под ножками не было ковролина, те бы противно заскрипели по полу.
А спустя пару секунд он уже аккуратно, но настойчиво стучится в дверь, разделяющую их с Розенфилдом номера – однако не дожидается, когда тот откроет, распахивая створку собственноручно.
– Прошу прощения за вторжение, Альберт, – с порога выпаливает Дейл, глядя на, мягко говоря, ошарашенное лицо Розенфилда, который уже на тот момент находился в постели (но, скорее всего, как искренне надеется Купер, еще не спал – иначе будет несколько неудобно), а затем тут же добавляет, не давая тому вставить и слова: – Но я подумал о том, что будет нецелесообразно откладывать на утро то, что я хочу сказать сейчас – на мой взгляд, оно будет уже несколько неактуально. Так что позволь мне высказаться.
Купер замолкает на несколько секунд, делая несколько шагов вперед, заходя в номер Розенфилда, но не прикрывая за собой дверь до конца, словно тем самым давая себе маневр для отступления на тот случай, если вдруг Альберт захочет швырнуть в него часами – но он отчего-то знает, что тот не станет этого делать.
– Тебе удивляет тот факт, что я верю в значимость сна, даже несмотря на то, что сам его не видел и знаю его исключительно с твоих слов… Но, на самом деле, я верю в тебя, Альберт. И если уж нечто подобное приснилось тебе, то даже и не стоит сомневаться в том, что во всем этом есть какой-либо смысл. Я убежден в том, что в данном случае значение имеет даже звон бубенчиков, – улыбнувшись уголком губ, произносит Дейл, а затем добавляет после короткой паузы, но отчего-то на полтона ниже:
– Ты смотришь на вещи совершенно иначе и видишь их под совершенно иным углом – и именно поэтому ты сейчас здесь, Альберт. Мы оба здесь – потому что по отдельности мы не сможем добраться до истины. Только вместе. Я знаю, что говорил нечто подобное уже много раз… Однако я действительно так думаю – с того самого дня, когда нам впервые довелось работать вместе.
И на этих словах Купер не может сдержать искренней улыбки – потому что все действительно именно так и есть. Несмотря на все неувязки и недомолвки в их с Розенфилдом взаимоотношениях, они, как ему кажется, уже вполне успели зарекомендовать себя в качестве отличного дуэта напарников.
– Но, на самом деле, Альберт, я пришел сюда по большей части из-за того, что сказал тебе ранее, – вздернув брови, серьезным тоном затем добавляет Дейл, глядя на Розенфилда. – Я не собираюсь оставлять тебя один на один с этим звоном бубенчиков – и я знаю, что в похожей ситуации ты бы не оставил меня. В конце концов, вспомни Бэдлэндс, Альберт… – чуть тише произносит Купер, а затем выпаливает после короткой паузы, прежде чем направиться в свой номер: – Так что разговоры о неуместности всего этого бесполезны. Двигайся. Я за одеялом.
x 60 x 3210You see that everything I do
Still leaves me lost and alone for you
.
If I could find some time
And a place to hide
I could sit right down and free my mind
One breath away
One breath away
.
And I know the past is dead and gone
Wasted emotions carry on
One breath away
One breath away
my dear
Едва Альберт успевает коснуться головой подушки, как стучат уже в его дверь. Но сам он успевает лишь приподняться на локтях и нахмуриться, потому что Купер не дожидается реакции или ответа. Вздохнув, патанатом про себя даже удивляется, что тот вообще постучал.
Таблетки ещё не подействовали, и голова у него всё ещё чугунная, а потому какие-либо реакции замедлены в несколько раз. И пока он только слушает голос Купера, даже не пытаясь наблюдать за его лицом - тот ведь стоит спиной к свету и выделяется на нём тёмный силуэтом неотвратимого правосудия и безапелляционной справедливости. Впрочем, на упоминании Бэдлэндс он ощутимо дёргается, но это движение, скорее всего, скрывает всё та же темнота.
- Купер.. - начинает было он, опомнившись наконец и осознав, что всё это значит, но агент уже успевает к этому моменту скрыться в своей комнате, напрочь игнорируя эту попытку возмутиться. - Теперь ты решил вспомнить Бэдлэндс, - ворчит Розенфилд вполголоса, не обращаясь ни к кому, кроме безучастной вселенной и наполняющего комнату мрака. - Зачем?
Какова цена твоей веры в меня, если к утру она потеряет актуальность? - хочет спросить его рациональная часть, в том числе отвечающая за язвительность и дистанцирование от Дейла на максимально допустимое расстояние. К счастью - или к сожалению? - брюнет всё ещё не вернулся, и у Альберта есть время осознать, что упрямого желания цепляться за всё негативное и выворачивать хоть какой-то прогресс в их отношениях наизнанку в этой фразе больше, чем всего остального.
Конечно, фраза построена двояко, и её смысл с лёгкостью можно на любой вкус сломать об коленку, но что если попытаться оставить эти попытки и принять во внимание что-то другое?
Я верю в тебя, Альберт.
Судмедэксперт садится на кровати и обхватывает руками колени, глядя перед собой в темноту. Ему никто и никогда не говорил подобных вещей - даже его родители. И - что куда важнее - примерно так же Розенфилд определял для себя своё отношение к Куперу и всей окружающей его чертовщине, его методам и периодическим озарениям. Верит ли он во всю эту жуть непосредственно? Нет. Он верит в Дейла. Кажется, именно так он ему и сказал тогда, стоя на покрытой инеем лесной дороге, на которой брюнет их чуть не угробил в далёком феврале.
И вот теперь, неожиданно - пусть и на краткое ночное мгновение, по мнению самого Купера - оказалось, что и Дейл верит в него. Возможно.. Только возможно, что-то такое и имел в виду Филлип, когда говорил ему о них с Гордоном? А потом - и о роли и назначении Альберта в жизни Купера? Что он его вторая половина - в куда более широком и значимом смысле. Его маяк. Он тогда щедро раскидывался образами, один краше другого, но суть у всех была одна. И, если оглянуться и так посмотреть.. То даже после всего между ними и с ними произошедшего - тем более после всего произошедшего, становится очевидно, что, пожалуй, ничего, кроме этого - веры друг в друга - они не могут противопоставить той силе, тем сущностям, что их окружают, что им противостоят.
Быть может, в светлое время суток всё иначе. Быть может, с утра магия действительно развеется, и если уж не он сам, то хотя бы их отношения снова превратятся в тыкву, но сейчас, конкретно в ночь с субботы на воскресенье, 21 декабря, в 4:51 утра Альберт может принять это.
Купер иногда невыносимо искренен и совершенно по-детски непосредственен. Его наивное представление о некоторых вещах - в том числе о допустимости проведения ночи вместе в одной, вовсе даже не полноценно двуспальной кровати с коллегой - это часть той уникальности, что привлекла в нём Альберта в своё время. Что вызвала восхищение, затем переросшее в обожание. В этом весь Дейл - в том как он светится, как готов помочь всем и каждому, порой не взирая на очевидно препятствующие факторы. Он даже не удивится, если тот сочтёт возможным обнять его, словно плюшевого мишку, и так и проспать до утра.
В конце концов.. - думает Розенфилд, наблюдая за тем, как Бойскаут оставляет неприкрытой дверь, соединяющие их номера, и проходит внутрь со своим одеялом и подушкой - кто он такой, чтобы отказываться от подобной помощи? Отталкивать Дейла именно сейчас, мешая ему проявить эту самую своеобразную заботу?
Чуть запоздало подвинувшись всё же к краю, он наблюдает уже адаптировавшимися слегка к темноте глазами за тем, как Купер забирается в постель и устраивается рядом, накрываясь своим одеялом. Сердце у Альберта бьётся так, словно он только что пробежал на спор стометровку - ему под час просто в одной комнате с брюнетом находиться тяжело, как, спрашивается, он должен пережить это?
- Дейл.. - зовёт он тихонько прежде чем снова улечься на спину и до подбородка натянуть на себя одеяло. - Спасибо.
x 70 x 16940Nothing that has happened so far has been anything we could control |
+++
Tame Impala // Nothing That Has Happened So Far Has Been Anything We Could Control
Стаскивая со своей постели одеяло и подушку, Дейл невольно медлит, словно ожидая в любой момент услышать торопливые шаги Альберта и его возмущенный голос.
Но ничего этого нет – хотя, возможно, Розенфилд что-то и говорит, только вот Купер его точно не может расслышать за шумом собственного сердца, которое гулко отдается в ушах. Возможно, Альберт ничего и не говорит, слишком ошарашенный и озадаченный таким поворотом событий – по правде говоря, сам Купер тоже ощущает сейчас нечто подобное.
Он не зря вспомнил Бэдлэндс, хоть и события той первой беспокойной ночи в мотеле отчасти кажутся Дейлу какими-то полусмазанными и неясными. Но самое основное и главное он помнит – и помнит в достаточной степени, чтобы на все сто с лишним процентов быть уверенным в том, что это происходило на самом деле, а не является плодом его воспаленной горячечным бредом и внезапным приступом астмы фантазией.
Порой ему все равно кажется, что этого не было – даже иногда возникает желание спросить у Альберта напрямую. Было или не было? Слишком уж эфемерным это кажется, особенно в сравнении с тем, что так щедро порой подкидывает им окружающая реальность.
Но в такие моменты Дейл обычно себя резко обрывает – конечно же, было. Пусть они ни разу не обсуждали это вслух до сегодняшнего момента, пусть с тех пор и прошло уже два с половиной года, за которые успело произойти столько всего.
И вот, где они оказались спустя все это время – практически там, откуда когда-то начинали.
Возможно, отчасти всему виной те печенья с неоднозначными предсказаниями, в которые, тем не менее, так хочется верить – но Дейл все же хочет думать, что все это неспроста. История движется по спирали и повторяет саму себя.
Альберт ничего не говорит, когда он возвращается в комнату со своим одеялом и подушкой наперевес – и это удивляет больше всего. Купер ожидал какой-нибудь похожей тирады в ответ, хоть каких-нибудь возражений и комментариев в классическом стиле доктора Розенфилда.
Но ничего этого нет.
Дейл вдруг думает о том, что, наверное, в этот раз ошарашил Альберта до такой степени, что тот даже потерял дар речи.
Купер и сам не вполне уверен в том, что это действительно адекватная идея, но в одном он убежден совершенно точно – иначе поступить он в принципе не может.
Если бы это было хоть как-то возможно, то он бы с радостью разделил на двоих этот звон бубенчиков – чтобы не один Розенфилд страдал от этого перманентного шума в ушах. Отчасти Дейл даже испытывает какое-то иррациональное чувство вины – как будто бы этот сон каким-то образом приснился Альберту именно из-за него.
Возможно, в какой-то степени так и есть.
И ему только сейчас удается здраво оценить габариты спального места – слишком широкое для одного, но не настолько, чтобы полноценно считаться двуспальной кроватью. Но едва ли это сейчас способно заставить Купера передумать.
А потом Альберт зовет его по имени.
Альберт зовет его Дейл и говорит спасибо – и Купер чувствует, как перехватывает дыхание, и очередной вздох становится вдруг очень трудно сделать.
Он вдруг думает, что это Дейл куда более интимно, чем тот факт, что они с Розенфилдом сейчас вообще-то находятся в одной кровати.
Купер не понимает, как тому удается каждый раз произносить его имя с совершенно разными интонациями и порой с совершенно разными интенциями. Иногда он как будто бы хочет достучаться до него – особенно в те моменты, когда Дейла заносит в пучины собственных порой пугающих размышлений. Иногда в голосе Альберта проскальзывают тревожные нотки – например, как сегодня утром. А иногда бывает примерно как сейчас – произнесенное так тихо, что можно сперва и не расслышать, но оттого заставляющее еще больше обратить свое внимание.
Одновременно с этим у Дейла возникает внезапное желание спрятаться с головой под одеялом и сильно-сильно зажмуриться. Потому что слышать собственное имя из уст Розенфилда невероятно приятно – так было всегда. А сейчас отчего-то особенно.
Возможно, он придает этому всему слишком большое значение – однако что-либо поделать с этим Купер не в состоянии. Да он и не думает, что что-то в принципе нужно делать.
– Не за что, Альберт, – спустя несколько секунд, во время которых он пережидал внутри самый настоящий ураган из чувств, отвечает с улыбкой Купер, повернувшись набок лицом к Розенфилду – в такой атмосфере голос как-то сам подстраивается и звучит на несколько тонов ниже, почти на грани шепота. – Будем надеяться, что в ближайшие несколько часов обойдемся без снов. Но если вдруг снова услышишь звон бубенчиков, обязательно разбуди меня, ладно?
Дейл вдруг понимает – он хотел бы, чтобы сейчас между ними было чуть меньше расстояния, чем есть сейчас. А лучше, чтобы его вообще не было. Он чуть ерзает, расправляя одеяло, и тихо ойкает, когда слегка задевает Альберта ногой.
– Вообще, согласно восточным практикам, для того, чтобы быстро заснуть, нужно прибегнуть к брюшному или диафрагмальному типу дыхания – он считается более полноценным, чем грудной, и тем самым тело лучше насыщается кислородом, – так же тихо и задумчиво произносит Дейл, рассматривая в полумраке профиль Розенфилда, который сейчас резко выделяется на фоне не до конца задернутого окна. – Я это к тому, Альберт, что тебе стоит попробовать. Только для наилучшего эффекта нужно полностью сосредоточиться на собственном дыхании и представлять, как с каждым очередным выдохом выдыхаешь все волнения и тревоги. Возможно, сперва будет сложно и непривычно, но это действительно помогает уснуть – особенно после таких снов.
x 60 x 3210I don't care where you go you won't get away from me
Black as the night is day filled with no sympathy
Marching down the hall for a misery
I don't care where you go, you won't get away from me
Почти сразу после своей слегка неожиданной и в некоторой степени нехарактерной ему благодарности, он задумывается над тем же вопросом, что приходил к нему уже несколько раз ранее, но каждый раз отметался им в виду сомнительной актуальности.
Он помнит, что почти никто в Бюро не называет Купера по имени - ни Коул, ни Джеффрис не злоупотребляют им, отдавая предпочтение всё тому же никнейму, что чаще всего использовал и сам Альберт. "Куп" - так они зовут его, "агент Купер" - все остальные и просто "Купер" упрямо и специально говорит Честер. Среди тех, кто осмеливался называть его по имени были всего два человека, это его секретарь Дайана и бывший напарник, Уиндом Эрл.
Первоначально для Альберта обращение по фамилии - он тогда тоже то употреблял, то нарочно опускал дополнение "агент" - было признаком пренебрежения, потом подчёркнутой профессиональной дистанции, а после.. дистанции спасительной. "Куп" - это тот максимумом допустимой им фамильярности, этой своеобразной лексической близости, который он сам себе тогда позволял. Сейчас он уже не может отрицать и того, что "Дейл" вырывается у него временами и чаще всего, к сожалению, почти неосознанно. Слоdно обращение в этой форме придаёт его словам больше значимости, делает его особенным, но вместе с тем... Напоминает об Эрле. И порой, назвав брюнета по имени, он почти сжимается внутреннее, ожидая внезапной отдачи.
Сейчас, в этой странной атмосфере, о которой даже страшно пытаться задумываться, он почти решается спросить об этом самого Дейла, но тот начинает говорить о снах и почти не останавливается. Он будто бы только оживился и, поёрзав слегка на кровати, легонько пнув при этом Розенфилда, теперь снова полон энергии, бьющего фонтаном энтузиазма научить Альберта этой чудо методике усыпляющего дыхания.
Ошарашенный в первые мгновения монолога, судмедэксперт фыркает и прикрывает лицо рукой, пытаясь скрыть улыбку, отчего-то заменившую собой более уместное сейчас раздражение.
- Чудесный совет, а я-то думал обойтись стандартным методом - закрыть глаза и просто помолчать, - чуть ворчливо отзывается он, забывшись и повернувшись к брюнету лицом.
Слишком близко. Так близко, что ещё чуть-чуть и на этой дурацкой полутороспальной кровати они столкнутся носами. Как хорошо, что в комнате всё ещё темно, потому что он не уверен, что, если бы мог видеть Дейла в таком положении, то смог бы сдержаться. Потому что щёки у него почти горят, ведь движение остаётся сделать самое маленькое. Даже не наклониться, даже не притянуть его ближе, а всего навсего податься слегка вперёд, протянуть руку и снова запустить пальцы в эти волосы, сегодня неуложенные и потому свободно рассыпающиеся по подушке и лбу. Он думает "снова", потому что один раз нечто такое уже было. Но его вряд ли можно считать, потому что он один его помнит, и потому что Купер был не в себе. Всё это - словно морок, подёрнутый дымкой вязкого тумана, пропитанного запахом гари, варёной кукурузы и отсветами яркого пламени. Когда Альберт думает о тех мгновениях, у него перед глазами словно бы каждый раз снова витает в воздухе пепел, норовящий прожечь в одежде дыру и спалить ему кожу.
Ухмылка исчезает с его лица, и Розенфилд прочищает горло.
- Знаешь что? Поворачивайся спиной. - Патанатом и сам укладывается на бок, отвернувшись лицом к окну. - Упирайся в мою - так ты можешь лечь дальше от края, чтобы не свалиться. И помоги тебе Господь, если ты крутишься во сне, Купер.
x 70 x 16940But it is never over; |
И когда Альберт вдруг поворачивается к нему лицом, Дейл понимает, что безнадежно теряется. Теряется и откровенно засматривается – потому что сейчас в этом полумраке гостиничного номера черты лица Розенфилда приобретают какие-то совершенно новые детали.
Возможно, все дело в непривычном ракурсе – а еще в этой близости, этом ничтожно малом расстоянии между ними.
Да, это слишком близко – но он предпочел бы быть сейчас еще ближе. Настолько, чтобы устранить это пространство между ними
Купер вдруг думает о том, будет ли Альберт так же смотреть на него с наступлением утра. Но он уже и так знает ответ. Через несколько часов рассвет, однако Дейлу не хочется, чтобы вместе с восходом солнца растворилось все то, что… А что?
Он не знает, каким термином все это назвать, как и не знает, существует ли вообще хоть какое-нибудь вербальное обозначение этим их странным отношениям. Но едва ли бы это помогло – только лишь внесло бы мнимую иллюзию ясности и определенности.
Дейлу нравится в этих отношениях все – и их с Альбертом интеракции на профессиональной почве, и их полуформальное общение, как сегодня вечером – за обсуждением дела и совместным импровизированным ужином; нравится и это непонятное, неясное, неоднозначное, что расцветает в тот момент, когда их ладони из раза в раз соприкасаются друг с другом.
И Купер понимает, что нужно лишь усилить и укрепить эту последнюю составляющую, чтобы они с Розенфилдом раз и навсегда прекратили ходить кругами и, наконец, остановились друг напротив друга, а затем, взявшись за руки, продолжили движение – но уже вместе.
Потому что слишком долго продержаться по отдельности они совершенно точно не смогут – и с этим нужно что-то делать, в самое ближайшее время.
Все это пролетает в голове за считанные мгновения – ровно столько же, сколько они с Альбертом смотрят друг на друга. Сердце пропускает несколько ударов, а Дейл успевает задержать взгляд на губах Розенфилда ровно на полсекунды – а затем тот вдруг поворачивается спиной, перед этим бросив фразу, смысл которой до Купера доходит не сразу.
А потом понимает, что Розенфилд так своеобразно решил проблему логистики в их конкретном случае.
И в ответ на реплику Альберта Дейл уже было хочет ответить, что в детстве часто просыпался утром с ногами на подушке – или вовсе на полу в особо беспокойные ночи. Однако почти сразу же осекается и разумно решает не делиться этим фактом – по крайней мере сейчас. Тем более, что с тех пор прошло очень много времени, и теперь он спит более или менее спокойным сном. Чаще всего.
– Спокойной ночи, Альберт, – произносит Купер перед тем, как повернуться на другой бок и, спустя пару секунд заминки, чуть сдвигается назад, прижимаясь своей спиной к спине Розенфилда.
В этом тоже есть что-то до невозможности интимное – пускай и Дейлу бы хотелось сейчас лежать относительно Альберта несколько иначе. Однако ощущать его вот так, совсем близко, практически под боком – это что-то невероятное.
Дейл не засыпает сразу – потому что не может перестать вслушиваться в дыхание Розенфилда, замечая малейшие его изменения и отчасти опасаясь, что Альберт вот-вот снова проснется от навязчивого звона бубенчиков. Кому, как ни Куперу, знать, насколько такие сны могут быть навязчивыми и настырными – его метафорический черный пояс по депривации сна лишь тому прямое подтверждение.
Когда дыхание Розенфилда становится ровным и глубоким, Дейл находит в этом некое успокоение и невольно улыбается в темноту, осторожно ерзая и закрывая глаза.
По крайней мере, сейчас, если Альберту вдруг снова что-то приснится, тот будет не один.
Сон без снов похож на погружение в черную дыру. А просыпаться после – это как будто выныривать на противоположной стороне.
Примерно так Дейл и чувствует себя, когда продирает глаза – и пусть кругом все еще царит полумрак, организм каким-то образом понимает, что уже наступило утро. Хотя, на самом деле, он бы предпочел, чтобы утро подзадержалось еще часика на два.
Купер же обнаруживает себя в опасной близости к самому краю кровати – за ночь он все-таки успел поменять свое положение. Он снова лежит лицом к Альберту – только сейчас взгляд упирается в его растрепанные короткие волосы на затылке.
Дейл потирает глаза и чуть приподнимается на локте, чтобы взглянуть на время – 9:05.
Ну, почти вовремя.
С несколько мгновение он просто смотрит на Розенфилда, отмечая про себя, что за последние сутки это уже второй случай наблюдения за спящим – но дальше развивать эту мысль он не берется. Вместо этого Купер протягивает руку и, чуть помедлив, все же касается ладонью плеча Альберта – только касается, не предпринимая попыток трясти. Он все-таки не садист и не самоубийца.
Розенфилд выглядит сейчас таким спокойным и умиротворенным, что будить его кажется чем-то кощунственным. Однако молча уйти прямо сейчас, после всего того, что между ними было (в каком-то смысле), Куперу тоже кажется неправильным.
– Альберт, – тихонько вполголоса зовет он Розенфилда, решая действовать в зависимости от его дальнейшей реакции и надеясь, что не получит в глаз. Конечно же, совершенно случайно – Дейл уверен в том, что Альберт и спросонья остается верен своим пацифистским принципам.
Отредактировано Dale Cooper (2018-02-25 00:26:07)
x 60 x 3210Beyond my dreams
Ever with me
You flash before my eyes,
a final fading sigh
But the sun will rise
And tears will dry
Of all that is to come,
the dream has just begun
.
And time is speeding by
The transience of life
Глядя в не до конца зашторенные окна и слушая дыхание Дейла, ощущая его тепло - тем сильнее, когда он неожиданно двигается ещё ближе - он думает об иронии своей жизни.
Альберт никогда не представлял себе даже в самых отчаянных фантазиях их поцелуй с Дейлом. Но тот случился. И пусть его помнил только один из них, пусть этот поцелуй был окрашен в красно-чёрные цвета опасности, боли и неминуемой гибели. Пусть и участвовал в нём в каком-то смысле только один из них. Пусть смысл этого поцелуя был совершенно в другом.
Но он случился.
Альберт никогда не думал, что однажды скажет Дейлу, что любит его, не просто как часть своей мантры, как иллюстрацию своего принципа. Но это произошло. И пусть это было больше то ли от страха, то ли от отчаяния, то ли просто то последнее, что он рискнул произнести, прежде чем неведомая чернота, заполнившая глаза его бывшего напарника и друга, всадит ему пулю в лоб или просто забьёт до смерти. Пусть сам Дейл и не мог слышать этого. Пусть Альберт и повторял это, как заклинание, когда понял, что оно действует.
Но и это произошло.
Альберт никогда не воображал их с Дейлом совместной ночи - ни первой, ни третьей, никакой. Но и она настигла его. Сама по себе, и в этот раз уже по волеизъявлению Купера. Но и она, как и все эти моменты до того, была иной.
Его жизнь словно издевается над ним, ведя тернистым ветвящимся путём вдоль самого края, вдоль границы их близости, жёстко дёргая каждый раз за поводок и не позволяя заступить за край. Она подкидывает ему кости, как голодной собаке, не позволяя отвыкнуть, смириться, пережить. Она держит его на таких моментах рядом с Купером, как наркомана, который после каждого подобного раза против собственной воли будет хотеть ещё.
Помолчать легко, а вот закрыть глаза ему удаётся не сразу.
Альберт верит в свою выдержку, он уверен в своём упрямстве, но это ничего не значит перед тем, как ситуация выглядит на самом деле. Да, Купер так проявляет свою заботу, да, он считает, что в похожей ситуации Альберт сделал бы для него то же самое - и он сделал фактически уже не один раз. Но если бы Дейл знал о его предпочтениях, если бы он знал о его чувствах... Его бы скорее всего не было бы здесь сейчас.
Розенфилд не считает Бойскаута гомофобом - вряд ли тот вообще способен на любое проявление столь откровенного негатива, - но он прекрасно осведомлён о всей ширине спектра отношений мужчин к таким, как он. И презрение с опаской в нём самые незначительные оттенки. А он не уверен, что когда-либо будет готов проверить, и потому чувствует себя паршиво от того, что даже не может определиться, считать ли сокрытие всего этого за враньё и обман.
Насколько он тогда легитимен как напарник? Насколько Купер может ему довериться?
Это ведь всё никак не влияет на его работу. Стрелок из него так и так никакой, а все остальные свои задачи он выполняет безупречно. По крайней мере, до сих пор именно так он читал. Если его чувства кому-то и мешают, то только ему самому, да и только в подобные этому моменты - когда жалость к себе чувствует слабину и пробивается сквозь трещины в его броне, чтобы взять реванш за все прошлые поражения. Альберт не склонен к этому, но сегодняшняя доза Дейла, его тепло, его близость, его расположение расшатывают что-то внутри, нарушая баланс.
Альберт боится быть пойманным на этой мысли. Боится, что, будучи так близко, брюнет просто прочитает всё это в его голове, услышит в своих снах или его дыхании. Потому что сердце у него бьётся слишком быстро, а огромный комок перепутавшихся эмоций и образов грозит разорвать грудную клетку. Вот только выдержку свою он тренировал десятилетиями, будучи тем, кто он есть, а потому внешне даже дыхание не сбивается, и на подушку не падает ни одна слеза. Сорок пять секунд слабости и он берёт себя в руки, потому что завтра - новый трудный день, потому что завтра - работа, потому что у него есть долг, а всё это - сантименты, которым нет и не может быть места в жизни таких, как он.
Вот только не все части его об этом знают, и потому, глядя сквозь незадёрнутые шторы на заглядывающий в комнату участок неба, Розенфилд просит звёзды лишь об одном. Чтобы Дейл никогда ничего этого не узнал.
Он не замечает, как проваливается в спасительный на этот раз сон.
Ни бубенчиков, ни жутких саней, ни даже возжелавшего в который по счёту раз извести его лже-Купера. Удивительным образом каждый из них решает оставить его в покое хотя бы на следующие несколько часов. И никуда не деться от желания думать, что всё это - от того, что настоящий Купер тихонько дремлет под боком, охраняя таким образом его давно ставший неспокойным сон.
Альберт чувствует руку на плече, когда его собственная дрёма уже истончается, а потому пробуждение выходит не резкое и не рваное. Просто через мгновение ощущение руки становится ярче, крепче, тяжелее. Шумно вдохнув, он поворачивается сначала к подушке, чуть зарываясь в неё носом, потому что все инстинкты кричат ему о том, что сегодня воскресенье, а его пытаются разбудить в долбанную рань.
Фыркнув в подушку, он всё же открывает глаза, мельком глядя на часы и отмечая, что то ли не слышал будильник, то ли вчера успел его снять, но, задумавшись, так и не поставил новый. А затем поворачивается на всё крепнущее ощущение - рука на плече означает, что в постели он неожиданно не один.
Альберт не слишком привык проводить ночи с кем-то. Последний раз постоянный партнёр, чьё присутствие стоило запоминания, был у него в университете. Потом - несколько коротких интрижек и один большой провал, с которым они не съезжались, который он даже домой к себе не водил. А в последние годы, в Филадельфии был один единственный человек, что иногда позволял себе оставаться у Альберта до утра...
В первые секунды ему кажется, что это Честер. Каша в голове, раннее пробуждение, свет, пробирающийся сквозь щель в шторах и слепящий ему глаза до того - всё это спутывает ему мировосприятие. И будто бы он просто дома, а это - воскресное утро после поздней квалификации, они с Четом немного перебрали пива или не добрали чипс, и вот, к чему это привело. Рука с плеча так никуда и не девается, Розенфилд трёт ладонью глаз и почти называет Дезмонда по имени, интересуясь, какого чёрта, ведь он же знает, где у него стоит кофеварка. Но всё же успевает полностью развернуться и улечься на спину, чтобы посмотреть партнёру в лицо, и вовремя спохватывается.
- Куп?.. - судмедэксперт убирает от лица ладонь чуть резче, чем нужно было и слегка напрягается, чтобы встать, но отчего-то передумывает и расслабляется. Наверное, так действует открывшийся ему с этого ракурса вид и ударившее по темечку осознание. - Так это был не сон.
С тем, как он выдаёт себя раз за разом каждым подобным словом, каждым жестом, каждым взглядом, оставить своё отношение к Куперу в тайне ему действительно могут помочь только чудо и звёзды. Потому что он молчит и засматривается - Дейл глядит на него сверху вниз, а вокруг золотится редкими солнечными лучами тишина. Это почти можно спутать с чем-то другим, почти можно ошибиться намерениями, причинами и последствиями. Настолько почти, что рука Альберта вздрагивает от желания коснуться щеки Бойскаута, вздрагивает, но потом расслабляется - потому что есть правила, есть приличия, есть условности. Если Дейл узнает, даже это, даже такое будет кончено, и его сдует отсюда в два счёта.
Так что он прочищает горло и садится на кровати, откидывая одеяло чуть в сторону и спуская ноги вниз, но не торопится пока совсем встать, взъерошивая волосы и не желая показаться полным грубияном. Хотя, может быть, как-то так себя повести и стоило - чтобы отпугнуть, восстановить положенную им по Уставу и приличиям дистанцию. Вот только он отрицает агрессию в любой форме, даже словесной, пусть даже та была бы им обоим во благо.
- Я, видимо, отключил будильник, - тихонько говорит он, словно оправдываясь и лишь под конец чуть полуобернувшись к Куперу. - Думаю, завтрак немного сдвигается. Дашь мне пятнадцать минут?
x 70 x 16940I was just coasting till we met |
Альберт реагирует на прикосновение практически сразу – и то, как Розенфилд зарывается носом в подушку, невольно заставляет Дейла улыбнуться. На мгновение он задумывается о том, сколько за последние сутки самых разнообразных граней Альберта ему удалось увидеть. Купер уже наблюдал его растрепанного и в одних пижамных штанах, но только-только проснувшимся и едва продравшим глаза ото сна он еще не видел.
Так это был не сон, – вдруг произносит Розенфилд, и Дейл слегка вздергивает брови, так и замирая на несколько мгновений.
Ему так и хочется спросить следом – А ты бы хотел, чтобы это оказалось сном?
Потому что самому Дейлу, даже несмотря на всю неопределенность, неоднозначность и эту чертов недосказанность, не хотелось бы этого.
Пусть даже так, но эта совместно проведенная спина к спине ночь стала частью их истории. Хоть, может быть, и привнесла еще больше неопределенности, неоднозначности и всего этого прочего недо- и не-.
Дейл думает о том, в какой именно момент у них все стало вот так – ведь еще пару дней назад они контактировали друг с другом по минимуму и именно таким образом и общались последние полгода с лишним.
Ему хочется верить, что все, произошедшее раннее, было неспроста. Купер никогда не верил в совпадения – потому как непоколебимо убежден в том, что каждое действие неминуемо провоцирует цепную реакцию, запуская этот бесконечный двигатель событий снова и снова. Как говорится, каждое действие вызывает равное себе по величине и обратно направленное противодействие. Как и каждое событие влечет за собой неминуемые и неотвратимые последствия разной степени масштабности.
Такая концепция мира вносит определенный флер упорядоченности – пусть и весьма сомнительной. Тем более, сам Дейл давным-давно убедился в том, что ничего не происходит просто так.
Возможно, так же и у низ с Розенфилдом все началось гораздо раньше, а вовсе не с того поцелуя одной февральской ночью, насквозь пропитанной огнем и кровью. Все тоже началось в феврале, но почти три года назад – когда они с Альбертом только узнали о существовании друг друга, когда только начали работать вместе – чтобы в конечном итоге они оказались вдвоем в одной кровати, в гостиничном номере в самом центре Сиэтла.
Все это совершенно точно неспроста. Неспроста эта поездка и это чертовски запутанное и странное дело. Неспроста звон бубенчиков и карамельные трости. Неспроста и Спейс-Нидл, накануне вечером перемигивающаяся разноцветно подсветкой, а теперь смотрящая на них по ту сторону стекла, сквозь щелку в шторах.
Н е с п р о с т а.
И Дейлу в очередной раз хочется запустить пальцы в короткий ежик волос – как он почти сделал сегодня ночью.
Потому что сейчас Альберт выглядит невероятно домашним – растрепанный и едва проснувшийся. Он не выглядел таким даже каких-то несколько часов назад, когда ввалился в номер Дейла после того, как увидел во сне этот кошмар. И Купер не увидит его таким в ближайшее время – потому что совсем скоро они снова облачатся в свою броню из извечных костюмов.
Возможно, оттого Купер и не может оторвать взгляд от Розенфилда – он словно пытается подольше задержать в памяти этот образ, который ему выдается наблюдать очень и очень не часто.
Пальцы Дейла соскальзывают с альбертова плеча, когда тот садится на постели, и Купер понимает, что это было неминуемо – вся атмосфера этой ночи как будто бы растворилась в этом почти прозрачном солнечном свете.
Как будто – потому что Дейлу отчаянно хочется верить в том, что оно все растворилось не на самом деле.
Купер тоже выпрямляется, усаживаясь на кровати, и зевает, запоздало прикрыв рот ладонью. Все-таки организму нужно чуть больше сна, чем им с Альбертом было предоставлено – Дейл надеется на то, что здешний кофе будет в достаточной степени бодрящим, чтобы ему не пришлось зевать каждые пятнадцать минут. Даже несмотря на то, что сегодня воскресенье, день предстоит длинный – в их случае совершенно неважно, выходной сейчас день или будний.
– Хоть все двадцать, Альберт, – подавив очередной зевок, отзывается Купер, вставая с кровати и попутно разминая шею. – Я не думаю, что небольшая корректировка времени так уж сильно нарушит наши планы. Так что можешь не беспокоиться.
Дейл едва ли не уходит просто так, без ничего – не захватив с собой ни своего одеяла, ни подушку. Однако вовремя спохватывается, хоть и на самом деле ему было невероятно приятно делить с Альбертом постель и хотя бы несколько часов ощущать его тепло совсем рядом.
Приятно ощущать чье-то присутствие рядом, которого часто не хватает именно в это время суток – когда подсознание наиболее подвержено всяким сновидениям различной степени интенсивности.
Вряд ли следующая ночь развернется по такому же сценарию – только если вдруг кому-нибудь из них вновь что-то не привидится во сне. Кто знает?
– Значит, Альберт, встречаемся в холле? – уже у двери спрашивает напоследок Дейл, сунув подушку под мышку и собрав свое одеяло. – Не знаю, насколько можно полагаться на качество местной кухни, но у меня еще вчера появилась мысль перехватить кофе в кофейне тут неподалеку. Так что, если хочешь, мы могли бы пройтись до нее и потом уже отправиться в участок.
И Куперу вдруг мимолетно кажется, что это предложение очень похоже на завуалированное приглашение на утреннее свидание.
В конце концов – почему бы и нет?
x 60 x 3210Do you know?
Do you know?
You're all I know
You're all I know
When everything
Comes crashing down
You're all I know
You're all I know
.
I'm ready for the fall
I'm ready for everything that I believed in to
Drift away
Ready for the leaves
Ready for the colors to burn to gold
And crumble away...
Патанатом только кивает в ответ на замечание о корректировке времени. И в самом деле - день сегодня нерабочий и график подстраивают они под себя сами. Многие из тех, с кем им придётся сегодня взаимодействовать, вообще могут противиться подобному в воскресенье, но работа есть работа, а ФБР есть ФБР. В такие моменты значок федерального агента, сунутый прямо в нос, может быть отличным подспорьем.
Альберт так и сидит в полоборота и тихонько, самой маленькой своей частичкой, где-то отчего-то даже надеется, что Купер забудется и так и отправится к себе, оставляя здесь свои подушку и одеяло. Но этого, разумеется, не происходит - то ли дело в приличиях, то ли Дейл действительно настолько основателен и педантичен. С той же тщательностью, с которой он обычно укладывает по утрам волосы, он собирает сейчас свою постель и направляется к двери. Хочет он того или нет, но Розенфилд молча наблюдает за каждым движением, каждым оттенком действия. Как часто до того он видел Купера в пижаме? Один-два раза, может быть. Летом '78-го, всё в той самой поезде в Бэдлэндс.
Поразительно, что они оба вспоминают её сейчас в том или ином контексте. Ну а с другой стороны... Если внимательно проследить весь путь их знакомства, на нём наберётся не так уж и много точек полноценного соприкосновения, которые можно было бы отнести к проявлению обычных человеческих отношений, а не строго профессионального взаимодействия. И одна из таких точек, пожалуй, самая яркая и тёплая, это как раз Бэдлэндс. Не сам парк, не сами события, разумеется. Те, скорее, стоит отнести к категории безумств и смертельных опасностей, в которые Дейл умудрился его втянуть. Это всё же поездка к нему, местами тернистая и не самая лёгкая дорога, бегущая почти через весь штат.
То есть, по большому счёту, им особо больше и нечего вспоминать.
Сомнения брюнета относительно местной кухни он не разделяет совершенно - в конце концов, в таком случае это место не было бы столь популярно, не может же одна близость к Башне давать ему достаточный прирост. Но следующее за ним предложение заставляет его полностью повернуться.
- Помнится, - вдруг отзывается он задумчиво, слегка фыркая в самом конце, - когда-то я говорил тебе напомнить мне никогда не приглашать тебя на кофе. И, вроде бы, я с этим даже справился. Но раз предложение исходит от тебя, я освобождаюсь от любых возможных претензий. - Розенфилд наконец смотрит на Дейла и чуть улыбается уголком губ - совсем-совсем капельку, чтобы показаться дружелюбным, но не слишком выдать то, насколько он на самом деле ценит что-то подобное. - Так что почему нет. Давай дойдём до этой кофейни. - Он замолкает на пару мгновений, за которые Купер успевает схватиться и почти нажать ручку. - И, Куп, я.. - запнувшись на пол слове, он встаёт и, прикрыв глаза, словно бы собирается с силами договорить фразу до конца. - Я буду очень тебе благодарен, если всё это, - Альберт чуть опускает голову в сторону кровати и отводит взгляд, - не дойдёт до Дайаны.
Целый вечер - по крайне мере при нём - Бойскаут не держал в руках своего верного диктофона.
Розенфилд, конечно, понятия не имеет, как у него всё это работает, но если оно хоть каплю похоже на его взаимоотношения с сигаретами, то Дейла уже должно почти разрывать от желания выговориться. Обычно он надиктовывает своему секретарю всё-превсё и даже немножечко больше. А иногда - и очень сильно больше того, что эта женщина была готова и хотела бы выслушать. Ему как-то довелось послушать это тоже. Всего один раз, и он до сих пор временами чувствует неловкость от подробностей, которыми изобиловала плёнка, и того, что у самого Купера на эту акцию он разрешения не получал.
Он понимает, что если у брюнета нет представлений о границах того, что он может сообщить Эванс о своей личной, выходящей за рамки профессионального, жизни, то вряд ли он будет церемониться и с ним. Но всё это... Он опускает взгляд в пол - наверное, начиная с печенья, если вообще не раньше и не с того момента, как выперся в гостиную, где спал Купер, в одних штанах. Но с этим всем он уже мог опоздать - кто знает, что успел записать Дейл за всё то время, которое он был предоставлен самому себе на сборах, а потом в самолёте и после - уже здесь, в отеле, после того, как покончил с допросами.
Так или иначе, но ночное происшествие со сном, тростью, бубенчиками и вот этой вот совместной ночёвкой. Не говоря уже о том, что Альберт спит в футболке с логотипом NASA - и он безмерно благодарен самому Бойскауту за то, что тот не позволил себе ни единой ремарки на этот счёт ни тогда, ни сейчас. В общем, что бы там ни было, но делиться всеми этими моментами с Эванс он, по крайне мере на этом этапе, не готов.
x 70 x 16940You were the one to visit my darkness |
+++
Vance Joy // Crashing Into You
Напомните мне никогда не приглашать вас на кофе, агент Купер.
Ему кажется, что он уже почти забыл об этом – но на самом деле он помнил всегда.
И на мгновение Дейлу кажется, будто бы они переместились в февраль 1978-ого. С тех произошло так много всего, что с лихвой хватило бы лет на пять – однако Купер как будто бы снова слышит эту сражающую сарказмом наповал фразу.
Даже тогда она звучала неоднозначно – официально они были знакомы с Розенфилдом от силы пару часов, но Альберт этой ремаркой как будто бы раз и навсегда определил направление их с Купером отношений. Такое же неоднозначное по своей природе и с каким-то скрытым подтекстом.
Теперь же она словно бы приобретает новые оттенки.
И Дейл не может – да и не особо пытается – сдержать улыбку.
Он порой вспоминает то время – и вспоминает с теплотой. И ценит каждый момент – от начала и до конца, хоть некоторые из них порой и разрывали душу на части.
Потому что именно череда этих самых моментов в совокупности и привела к тому, что они имеют сейчас – насколько бы то ни казалось для каждого из них неопределенным и непонятным. Пускай хотя бы так, но Купер рад тому, что сейчас, в Сиэтле, они с Альбертом вдвоем. Почти-вместе.
В первые пару секунд Купер, обернувшись, обращает на Розенфилда непонимающий и отчасти даже немного обиженный и чуть нахмуренный взгляд, который словно говорит – Как ты мог подумать, что я действительно возьму и разболтаю все, как только выдастся удобная минута?
А потом понимает, что это предположение вполне себе закономерно.
Диктофон его бессменный и практически неотъемлемый атрибут всегда и везде. Дейл помнит, как в первые дни в Бюро над ним бывало даже посмеивались из-за этой привычки все время регистрировать на пленке каждую малейшую деталь – и порой не только по части работы. А со временем окружающие все же привыкли – и даже, в конченом итоге, перестали записывать ему всевозможные «послания», стоило ему только где-нибудь оставить диктофон без присмотра.
А сейчас Дейл вдруг понимает – когда он с Альбертом, ему совершенно не нужен диктофон. Он даже ни разу о нем не вспомнил за все время их интеракций – не считая момента, когда они с Розенфилдом слушали запись допроса. За все время их неформального общения Купер не ощутил смертельно невыносимой и резкой потребности что-нибудь надиктовать Дайане – потому что, скорее всего, так бы казалось, будто бы рядом присутствует кто-то еще. Потому что с диктофоном всегда создается такое ощущение – наличие кого-то третьего, незримого, но почти реального и осязаемого.
Это нечто совершенно новое – осознание сравнимо с ведром холодной воды, вылитой на голову. Осознание того, что присутствия одного Альберта достаточно, чтобы избавить Купера от потребности выговариваться на пленку по поводу и без.
На несколько секунд он так и замирает с приоткрытым ртом, а затем, полностью развернувшись к Розенфилду, наконец, находит, что ответить.
– Ни в коем случае, Альберт, – покачав головой, заверяет его Дейл. – Могу тебя заверить, что все это останется только между нами. И… – он вдруг замолкает на мгновение, опуская взгляд, а затем снова смотрит на Розенфилда с улыбкой: – Я на самом деле очень рад, если мое присутствие тебе помогло. По правде сказать, мне и самому было приятно быть рядом с тобой.
Дейл не задумывается о том, насколько адекватно и приемлемо признаваться в таком – на самом деле, его это не особо и волнует. Ведь если это действительно так, то зачем искать какие-то другие слова, чтобы выразить это? Тем более, что Купер никогда не отличался слишком уж скрупулезным подходом к подбору «правильных» слов – на первом месте у него всегда стояла и стоит искренность.
Когда Дейл заходит к себе в номер, то сразу же ежится от холода – он так и не закрыл с ночи окно, и теперь тут практически такая же температура, что и на улице. Он застилает постель и только потом подходит к окну, чтобы прикрыть его – морозный воздух на пару секунд почти обжигает легкие изнутри, когда он делает вдох ртом.
Без Альберта вдруг удивительно непривычно.
Купер подходит к столу, где он со вчерашнего вчера так и оставил свой диктофон. Пластик прохладный на ощупь и кажется сейчас каким-то уж совсем бездушным.
С несколько секунд Дейл просто рассматривает диктофон, словно увидел тот сейчас в первый раз – а затем откладывает его обратно, решив для начала принять душ и собраться, прежде чем коротко набросать план действий на сегодняшний день.
Мимоходом он пытается вспомнить, взял ли с собой гель для укладки или же в суматохе так и оставил тот на полочке в ванной. Почему-то более вероятным ему кажется второй вариант.
– Дайана, сейчас 9:35 по местному времени, двадцать первое декабря. После короткого завтрака собираемся вместе с Альбертом снова посетить участок для повторного допроса мистера Крингла, так как выяснились некоторые обстоятельства – возможно, по результатам этого допроса картина более или менее прояснится. Однако на сегодня у нас так же запланировано посещение склада и собственно магазина игрушек – так что говорить сейчас о чем-то конкретном пока рано. На данный момент можно сказать, что мы располагаем деталями головоломки, которую пока что не знаем, как собрать воедино.
Дейл надиктовывает все это, пока едет в лифте, попутно пытаясь справиться с торчащими волосами и критически оглядывая свое отражение в зеркале. Ему до последнего казалось, что он все же положил заветную баночку с гелем – но в итоге выяснилось, что нет.
Или же ее украли эльфы – практически слышит он голос Альберта в своей голове, и Дейл коротко фыркает себе под нос, выходя из лифта. Самого Розенфилда пока что нет в холле, и Купер, бросив короткий взгляд на часы, решает про себя, что они в принципе не особо сильно отстают от графика.
x 60 x 3210The sea knows where are the rocks
And drowning is no sin
You know where my heart is
The same place that yours has been
And we know that we fear to win
And so we end before we begin
Before we begin..
Альберт только кивает в ответ Дейлу, потому что совершенно не представляет, что на это можно сказать и надо ли.
Как только дверь закрывается, он оглядывается на постель, которую - страшно подумать, страшно даже произнести эту фразу у себя в голове - они только что делили. И неважно, какой на самом деле у всего этого контекст, и как оно выглядело. Важно, что простыни всё ещё остались смятыми, а после ухода Дейла в комнате неожиданно образовалась такая пустота, от которой Розенфилду буквально хочется кричать. Всё это ему ещё не единожды аукнется - когда по окончании задания придёт время отрывать от себя Купера с корнем, это будет в десятки раз больнее всего того, что он успел испытать до этого.
Зайдя в ванную, он несколько секунд просто смотрит в зеркало, критически оценивая свой внешний вид. Альберт всегда к себе требователен, но сегодня, пожалуй, он должен быть требовательнее вдвойне. И без того тонкая и неясная грань их отношений истончилась настолько, что размывается, и порой бывает сложно сориентироваться. Когда Дейл настолько рядом и напрочь отбрасывает всё официальное, сориентироваться в принципе невозможно, а теперь вот ещё эта ночь и каждая сказанная затем фраза.
Судмедэксперт включает воду и умывает лицо, на несколько мгновений задерживая ладони на переносице и не открывая глаза. Затем он было тянется к щётке, но в процессе решает, что одной чистки зубов будет ему недостаточно. Расправившись с этим простым ритуалом, он залезает в душ.
Дело, однако, сейчас не в формальной чистоте, а скорее - в желании освежиться, смыть проточной водой всё, что невыносимой тяжестью повисло на его шее, избавиться от груза, свернувшегося спиралью у него на груди. Альберт, может, и не верит во всё это мамбо-джамбо на столько, чтобы начать жить в соответствии с ним и по его законам, но любой образованный человек знает, на что способна в энергетическом плане самая обычная проточная вода.
Альберт просто включает её и подставляет макушку под струю, закрыв глаза. Это могло бы сойти за медитацию, если бы он практиковал подобное, но сейчас это лишь несколько мгновений тишины и покоя меж потоков горячей воды, окруживших его своеобразным коконом.
Скоро печаль закончится, - сказала эта дурацкая печенька. Если бы она хоть какое-то отношение имела к реальности, это бы означало, как минимуму, что Альберт печален. А даже если и так, то это ведь совершенно очевидно, что его печаль никогда не закончится. Разве что... Розенфилд открывает глаза, и их почти заливает водой, но угол наклона головы оказывается достаточным, чтобы вода не доставила ему дискомфорта. Чего не скажешь о собственных мыслях.
Ведь и правда, никто не говорил ему, что печаль закончится именно так, как ему бы, возможно, хотелось. Никто - ни печенье вчера, ни агент Джеффрис с полгода назад - не обещал ему Дейла, а только весьма эфемерный и какой-то далёкий покой. Быть может, он просто однажды смирится, научится с этим жить, а потом и вовсе забудет, что и как чувствовал - смог же он справиться с отказом Дэзмонда, так чем этот случай хуже?
Разве что с Четом всё было, кажется, в разы проще - никаких тайн, никакой скрытности. Пусть решение было и его, но принять то Альберту оказалось легче, тем более, что и дружбу, и замешанные на взаимном флирте близкие отношения они умудрились сохранить. Просто он не был настолько влюблён в Честера, а лишь очарован им - та вспышка страсти и взаимная симпатия не шли ни в какое сравнение с тем, как глубоко и плотно въелся в него Купер, и теперь... осознавать, что это может просто развеяться - что оно должно развеяться, потому что ему давно пора перешагнуть через всё это и просто отпустить - отчего-то ещё больней. Ему кажется, что все эти чувства не только и не столько делают его временами несчастным, сколько добавляют какой-то неясной глубины и осмысленности его существованию. Как там сказал Филлип? Это его смысл.. Но в конечном итоге не он принимает решение.
Как бы он того ни хотел, но после душа легче ему особо не становится. И всё же Розенфилд приводит себя в порядок, проверяет содержимое кейса, укладывает недостающие файлы и напоследок поправляет перед выходом галстук. Выпрямившись, он приподнимает подбородок, добавляя своему лицу и образу в целом лёгкий оттенок надменности, и только после этого покидает номер, направляясь в холл.
На часах где-то 9:37, и Купер, такой же растрёпанный, как и вчера, уже ждёт его внизу.
x 70 x 16940Lay my dreams down at your feet |
Проходит всего лишь от силы пара минут – и лифт прибывает с характерным тихим звоном. Дейл даже не успевает от скуки отвлечься на стойку с какими-то рекламными буклетами – машинально повернув голову в сторону лифта, он тут же натыкается взглядом на выходящего из него Розенфилда.
Такой же безукоризненный, как и обычно – как будто бы и не было всей этой суматошной ночи. Купер замечает, как Альберт чуть нахмуренно косится в сторону шумной толпы туристов, которая ввалилась в лифт, едва Розенфилд успел оттуда выйти – и понимает, что не может сдержать улыбки. Потому что в этом весь Альберт – сразу же выделяющийся на общем фоне, как только он переступает порог какого-либо помещения; сразу же обращающий на себя всеобщее внимание – иногда Дейлу кажется, что у Розенфилда есть способность заставлять всех замолкать одним взглядом.
Правда, на самого Купера эта сверхспособность Альберта как будто бы никогда и не действовала – он лишь имел возможность наблюдать этот эффект на посторонних.
Однако сегодня ночью Дейл в очередной раз убедился в том, что помимо Альберта Розенфилда, к которому все привыкли в стенах Бюро, есть еще и другой Альберт.
Тот, которому тоже порой снятся липкие и тревожные сны, проникающие своей слишком уж удушливой реалистичностью в самую подкорку. Которому тоже нужно чье-то человеческое присутствие рядом – чтобы удержаться на поверхности и не провалиться в бездну из собственных навязчивых мыслей.
Тот, с которым невероятно приятно засыпать рядом в одной постели.
И Купер очень рад тому факту, что ему удалось увидеть эту сторону Розенфилда.
Рад, если ему действительно удалось хоть чем-нибудь помочь.
Утренний Сиэтл встречает их невозможно ярким солнцем и морозом таким, что тот почти хрустит на зубах. Дейл спешно застегивает свое пальто, которое по привычке хотел было оставить нараспашку – однако здесь такой фокус совершенно точно не пройдет.
До ближайшей кофейни идти им от силы минут семь. И Купер снова вспоминает одну из первых интеракций с Альбертом, случившихся в стенах офиса – как раз на тему кофе. Вспоминает, не скрывая легкой улыбки – да даже никак и не пытаясь ее скрыть.
Дейл помнит, как первое время ужасался тому, насколько же гадок тот кофе, что обычно варили в комнате отдыха в Бюро. Точнее, варился – в самой обычной кофеварке.
Сам же Купер привык варить свой кофе в джезве – хоть у него дома и имеется кофеварка, в основном Дейл предпочитает сам контролировать процесс варки кофе, пускай это и требует чуть больше времени. Это не значит, что кофе из кофеварки априори плох – все-таки основную роль играет само качество кофейных зерен, степень помола и даже вода, на которой этот самый кофе и варится.
Судя по всему, в Бюро изначально была проблема с одной из составляющих.
Не то, чтобы Купер действительно ощущает ежедневную острую потребность в кофеине – скорее, это стало уже неким ритуалом. Не совершив его, Купер ощущает порой почти физическое неудобство – настолько, что приходится превозмогать себя и пить этот так называемый кофе.
Однако со временем стало полегче – или же он действительно привык к этому привкусу. Тем более, что иногда, когда потребность в кофеине действительно почти нестерпимая, помочь может кофе даже сомнительного качества и вкуса.
С местным кофе Дейлу еще так и не удалось познакомиться – вчера в аэропорту было не до этого, да и потом не выдалось свободной минуты для того, чтобы отхватить дозу кофеина.
Зато теперь он может показать Альберту, каким может быть кофе – главное, чтобы в кофейне он был приемлемого качества.
– Стало быть, сегодня наша основная задача – взять у мистера Крингла образец крови. А затем исследовать склад, – произносит Купер, попутно шаря в карманах, вытаскивая перчатки, а затем, осекшись, добавляет, чуть замедляя шаг и глядя на Розенфилда с улыбкой: – И да, Альберт, вчера я, кажется, так и не поблагодарил тебя за перчатки… Спасибо! Верну тебе их в целости и сохранности. Как и все остальное, конечно же.
Дейлу вдруг становится чертовски неловко за самого себя – благо, что к этому моменту они уже доходят до кофейни, и Куперу удается скрыть эту неловкость за звоном дверного колокольчика.
В Ghost Alley Espresso совсем мало посетителей – Купер только сейчас осознает, что сейчас вообще-то воскресное утро. Да и сама кофейня не особо отличается обширностью пространства – на самом деле, ее даже можно не заметить с улицы, если не знать заранее, что она здесь есть.
Наверное, именно этим она Дейла и привлекла. Ну, еще и названием, конечно же.
– Альберт, – произносит Купер, как только они переступают порог заведения, – поскольку именно я пригласил тебя, могу я взять на себя смелость – и ответственность – сделать заказ за нас двоих? Обещаю, что не разочарую тебя, – с улыбкой добавляет Дейл, когда они уже подходят к стойке. – Возьмем на вынос или тут?
x 60 x 3210You let me into a conversation
A conversation only we could make
You break and enter my imagination
Whatever’s in there
It’s yours to take
I was told I’d feel nothing the first time
You were slow to heal
But this could be the night
- В смысле - приглас... - начинает было Альберт и тут же обрывает себя, мотнув головой, чтобы скрыть не к месту проступивший на щеках лёгкий румянец. Он не видит его со стороны, но с мороза тот более, чем ощутим. - Купер, мы в командировке, и это - завтрак. Но так и быть, удиви меня, - замолчав на мгновение, Розенфилд оглядывает помещение Ghost Alley Espresso (ну, конечно, какое ещё название могло быть у выбранного Дейлом заведения? Любое, кроме обычного) - И, разу уж ты спросил, то здесь.
Растянув губы в чуть искусственной улыбке, Альберт разворачивается и направляется к столику, который заприметил за несколько мгновений до того. Расположенный в районе окна, так, чтобы ловить на себе греющие через стекло солнечные лучи, но не позволять им слепить при этом глаза. Поставив в угол диванчика свой кейс, он скидывает плащ и аккуратно укладывает рядом, не пользуясь стоящей неподалёку общественной вешалкой - просто не очень доверяет таким штукам, несмотря на то, что посетителей, кроме них двоих, в такую рань в кафе практически нет.
Скорее всего, в другое время он бы выбрал заказ с собой и попытался бы насладиться местным кофе - при условии его удобоваримости - на ходу. Сейчас же, при том, что срок на проведение расследования им был отпущен небольшой, он не хочет торопиться. Да, Купер верно отметил сегодняшние приоритеты в целом, но не до конца. Им важно не только добыть образец крови мистера Крингла, его ещё нужно исследовать. А это значит, снова вломиться в лабораторию Хайтауэра и надеяться, что Штайн решит на этот раз остаться дома. Одного Нэйта для того, чтобы попасть внутрь, ему будет вполне достаточно.
Но сильнее всего его смущает не маячащая на горизонте необходимость бороться с чужим упрямством - в конце концов в какой-то момент он вполне может поступить совершенно не по-рыцарски и бросить на амбразуру Купера, чтобы эту возможность попасть в лабораторию в неурочное время выбивал им он. С другой стороны - и Альберт понимает это прекрасно, чуть насмешливо улыбаясь какому-то местному рекламному буклету с кучей яблок, сливок, корицы и снега - неизвестно, кому будет от этого хуже. Куперу или Нэйтану, на которого будет направлена вся невыносимая харизма и мощь Бюро в лице одного переполненного рвением агента. Этот план почти жесток, вот только он так и не может решить, по отношению к кому именно, и это, пожалуй, забавляет его ещё больше.
И всё же стоит ему вернуться к своей изначальной мысли, и улыбка исчезает с лица. Выводы и взаимосвязи.
Итак, своим особым исследованием он обнаружил в крови жертвы некий след. След, который, скорее всего (судя по его интенсивности), был оставлен при контакте с убийцей. Розенфилд, конечно, понятия не имеет, как именно всё это на самом деле работает - как остаются эти следы и по какому принципу, как долго они сохраняются и может ли быть в организме одного человека больше одного следа от контакта с некоей сущностью единовременно. У него не было ни как такового опыта, ни возможности этот опыт получить и составить хоть какое-то околонаучное описание собственных художеств.
На настоящий момент он имеет следующее: Крингл либо вообще не Санта, и тогда его проба будет чистой, либо он - Санта, и он же убил Хабстера. И третий, самый пока сложный для понимания вариант - он - Санта, и в его пробе будет что-то совершенно иное, хоть Альберт и не в состоянии представить себе, что бы это могло быть. Та чёрная тварь оставила после себя пыльцу хвои, правда, он тогда почему-то так и не определил, какой именно.
Сейчас он нашёл ягель, но пока не в состоянии проассоциировать его однозначно с тем, кто бы мог нести отголоски корма северных оленей в своей сути. Даже он как-то не так себе представлял Санта-Клауса. Но, если в его крови обнаружится что-то ещё, скажем.. вот эта самая корица с железом от печёного яблока, то для понимания собственного теста ему предстоит понять и объяснить, как так вышло, что в крови Хабстера он даже следов этого не нашёл.
Вздохнув, Розенфилд трёт переносицу, про себя радуясь тому, что успел по дороге покурить, а то у него бы к этому моменту уже голова раскалывалась от этого проклятущего шаманства. Подумать только, и он занимается этим на полном серьёзе! Отложив в сторону и без того особо не интересовавший его буклет, патанатом поворачивается в сторону стойки как раз вовремя, чтобы заметить браво шагающего к нему Купера, правда, пока с пустыми руками. Видимо, заказ придётся ещё чуть-чуть подождать.
x 70 x 16940There's an ocean inside my head |
+++
Vance Joy // Take Your Time
И все же Куперу хочется думать, что это не просто командировка.
В общем-то, с их работой никогда и ничего не бывает «просто», но Дейл имеет в виду не совсем это. Не только это, если быть более точным.
Возможно, именно поэтому он и не выбирает для Альберта просто кофе. Зная, что тот предпочитает кофе с молоком, Дейл останавливается на флэт уайте – двойное эспрессо с добавлением молока с небольшим количеством пены. Таким образом вкус кофе чувствуется более ярко, но и молочный вкус присутствует тоже, хоть и не выходит на передний план, как в том же латте.
Себе же Купер берет обычный американо – только в этот раз в качестве эксперимента поддается на предложение баристы добавить в кофе щепотку кардамона. На самом деле, их уже с порога едва ли не сшибло ароматом корицы, частички которой, кажется, летаю в воздухе перманентно.
В качестве перекуса для завтрака Дейл берет два сэндвича – с тунцом и с ветчиной и сыром. Хоть и на секунду при взгляде на стойку с выпечкой и десертами у Купера возникла идея позавтракать чем-то сладким, но так как день предстоит долгим и насыщенным – и, скорее всего, без возможности нормально пообедать – лучше поесть с утра что-то более существенное.
По правде говоря, Дейл и не думал, что Альберт предпочтет по-настоящему позавтракать, а не просто перехватить кофе на бегу. Но он только рад такому раскладу – хотя бы потому, что так им удастся урвать немного спокойствия перед тем, как их с головой затянет суматоха предстоящего дня. А она обязательно затянет, тут даже нечего сомневаться – взять хотя бы для начала их разговор с мистером Кринглом. Им как минимум нужно будет убедить его согласиться на забор крови – да еще и провернуть это так, чтобы об этом по возможности не прознали служащие полицейского участка. Еще не хватало нарваться на скандал – да и особого желания лишний раз коммуницировать с местным детективом совершенно точно нет. Дейл еще с первого раза доходчиво понял его вполне однозначную позицию и в целом отношение к вмешательству ФБР во все это дело.
На самом деле, он и сам пока не особо понимает, какой бы расклад предпочел больше – чтобы мистер Крингл на самом деле оказался всего лишь безвинной жертвой обстоятельств или же настоящим убийцей. Второй вариант значительно бы сократил все дело, однако первый означал бы, что они восстановили справедливость и освободили невинного человека, найдя реального виновника.
Дейл пока что не особо пытается определить для себя, на самом ли деле мистер Крингл является Сантой – так или иначе, но вчерашние его ответы действительно могли ввести Купера в заблуждение, и, быть может, на самом деле все довольно прозаично. Во всяком случае, сегодня он будет с Альбертом – если что, то он всегда может внести толику ясности и адекватности во все происходящее.
– Через пару минут все принесут, – улыбнувшись, произносит Дейл, по примеру Альберта укладывая свои вещи и верхнюю одежду рядом, и усаживается напротив, на мгновение поворачиваясь в сторону окна и чуть щурясь от солнца, а затем после небольшой паузы добавляет чуть задумчиво: – На самом деле, мне больше нравятся вот такие на первый взгляд неприметные места, где не такая большая проходимость посетителей. Хочется думать, что тут каждую чашку кофе готовят с куда большей душой, что ли…
Попутно Дейл вдруг задумывается о том, что с той поездки в Бэдлэндс это их с Альберттом первый совместный завтрак. Только на этот раз за окном вместо пыльной и раскаленной под июльским солнцем автострады они наблюдают морозный, но почти такой же солнечный центр Сиэтла.
Тогда они особо не выбирали заведения – останавливались в тех, что попадались по пути. Сейчас же Купер как будто бы чувствует некую ответственность за выбранное им место, в которое он пришел вместе с Альбертом.
В какой-то степени это даже можно назвать свиданием – если не принимать во внимание тот факт, что они с Розенфилдом не в отношениях. По крайней мере, для подобного статуса они уже даже провели вместе ночь.
Задумавшись об этом, Дейл коротко прочищает горло – и в этот момент им, наконец, как раз приносят их заказ. Их словно еще раз обдает волной из запаха специй и кофе с теплыми нотками подогретых сэндвичей.
– Приятного аппетита, Альберт, – произносит Купер, подвинув ближе салфетницу и сахарницу с другого края стола. – Надеюсь, тебе придется по вкусу мой выбор!
x 60 x 3210- Я бы, конечно, предпочёл зажаренное яйцо и кремированный бекон, но сэндвич с тунцом так сендвич с тунцом, - отзывается было Альберт, но видя, как вытягивается лицо Купера, слегка фыркает и почти улыбается, совсем едва касаясь его предплечья. - Шучу. Обожаю сендвич с тунцом.
Опомнившись, он убирает руку и ближе пододвигает кофе, попутно хмурясь его миниатюрному размеру и фигурному не то сердечку, не то листку какого-то диковинного дерева, "нарисованному" на пене. С секунду-другую ему хочется спросить у Дейла, это что, такая изощрённая шутка? Но вместо этого он просто чуть мотает головой и решает сперва попробовать адресованный ему напиток.
На проверку это безымянное маленькое нечто оказывается очень неплохим кофе, хоть и особенно насыщенным, с лёгкой, но весьма ощутимой горчинкой в конце. Видимо, Купер решил, что ему сегодня понадобится какая-то совершенно убийственная слоновья доза кофеина в противовес тому, что он обычно пил. Облизнув губы, он скорее бессознательно, чем целенаправленно жмёт плечами и оставляет кофе чуть в сторону, чтобы взяться за сендвич.
- И тебе, - автоматически отвечает Альберт на пожелание, даже не успев ни о чём подумать. А потом почти так же автоматически заговаривает снова, прежде чем сделать первый укус. - В моей семье не принято было верить в Санту. Вообще, всё, что тебе стоит знать о Розенфилдах - у них было не принято верить, - он останавливается на секунду, чтобы облизать палец и поудобнее перехватить сендвич. - Вряд ли бы они тебе понравились... Вот же будет забавно, если я почти научно докажу его существование.
Закончив этот своеобразный монолог, Розенфилд снова замолкает и сосредотачивается на завтраке. В каком-то смысле он и так уже сказал слишком много. Слишком много того, что Куперу знать не положено и не обязательно. Почти всё выше - совершенно ему ненужная информация о нём и его своеобразном, наверное, семействе. Проблема просто в том, что он не знает, о чём говорить с Купером за завтраком. Прошлый раз они обсуждали работу и тот странный сон Дейла, давший им дополнительные зацепки и направления. Но в этот раз они успели всё обсудить вчера.
После февраля Гордон перестал ставить их на дела вместе. Даже назначать Альберта экспертом по самым обычным, заурядным делам, что получал Дейл. И поначалу Розенфилд испытывал нечто вроде досады, злости и непонимания. Но потом даже обрадовался отсутствию необходимости учиться безоговорочно доверять Куперу снова. Тот странный и неожиданный февральский обман всё ещё жёгся, словно клеймо на его коже. Со временем, медленно, но яркость ощущений стиралась, а новая диспозиция, в которой они почти не взаимодействовали находясь в одном здании, но практически не принимая во внимание существование друг друга, обесценила всё остальное.
То, что произошло в пятницу, всё ещё ощущалось искусственным и спонтанным. Словно все вокруг вместе со вселенной неожиданно решили, что им двоим надо восстановить утраченное и забытое. Вот только Альберт совершенно не понимал и до сих пор не понимает, что. А потом.. Потом он, наверное, уже не мог остановить происходящее. Не мог одёрнуть самого себя и заставить задуматься - что его тянет вперёд, что руководит им, почему он позволил этой динамической троице затащить его в очередное безумие? Почему он так спокойно полетел с Купером на другой конец страны? Почему позволил тому остаться на ночь? Почему сейчас сидит с ним здесь и завтракает так, будто они...
Это просто тяжело. Слишком тяжело постоянно задаваться вопросами и бесконечно искать на них ответ, петляя в веренице коридоров собственного сознания каждый божий день. Это только выматывает, но ни на миллиметр не приближает его к истинному ответу, тому, который может знать только Купер. Если Альберт совершенно очевидно глупо влюблён в него, то почему Бойскаут ведёт себя так знает только он. Будь тот Честером, он бы просто спросил его. Но вместо этого вынужден играть в шарады с самим собой.
Меж тем Дейл улыбается ему и почти светится изнутри, как то солнце, что обосновалось сегодня в небе Сиэтла и отказывается сдавать позиции облакам. Он словно бы даже не подозревает о том, что происходит в душе судмедэксперта каждый раз, стоит ему оказаться рядом - да и с какой бы стати, ведь Альберт лично позаботился о том, чтобы тот ничего не знал. Конечно, он устал от того, что внутри каждый раз что-то ломается и острыми краями сколов упирается изнутри в рёбра, но и винить в этом ему совсем некого. Разве что только самого себя.
Альберт улыбается в ответ, пусть и чуть натянуто - в целом это вполне укладывается в его образ - и сосредотачивается на еде. День предстоит тяжёлый и, скорее всего, крайне нервный. Судя по всему, им обеспечено, как минимум, активное содействие местных властей.
Ему снова нужны сигареты. Они - залог его равновесия, его баланса. То, что позволяет отвлечься и расслабиться, то, что успокаивает своим ритуалом и упорядочивает спутывающиеся в клубок мысли. А если на секундочку перестать быть упрямцем и просто поддаться витающей в воздухе морозно-солнечной глупости, то он бы и не прочь чтобы это было свидание. Пусть чуть необычное и обременённое командировкой, но - главное - уже и не просто унылый рабочий завтрак двух коллег. Сняв с сендвича хлебную верхушку и крутя над начинкой меленку с перцем, Розенфилд понимает, что шибко легче не становится. Он так давно не был на свиданиях, что даже теперь всё равно не знает, о чём говорить.
x 70 x 16940Stay, I could be your hiding place |
+++
Benjamin Francis Leftwich // Just Breathe
Когда Альберт вдруг упоминает свою семью, Дейл внезапно понимает, что совершенно ничего не знает о прошлом Розенфилда – он может только предполагать и гадать, но это будут всего лишь предположения и догадки.
Но что Купер знает совершенно точно – он бы хотел узнать эту часть жизни Альберта, хотя бы самую малость – хотя бы на этот раз.
Все, что они знают друг о друге, по большей части находится в контексте сугубо рабочих отношений, лишь с небольшими вкраплениями чего-то личного.
Например, Дейл знает о том, что Розенфилд часто включает музыку во время работы – часто, проходя мимо лаборатории, он имеет возможность слышать ее отголоски, приправленные едва заметным треском динамиков старенького магнитофона. Иногда звучит джаз, иногда – классический рок.
Купер вдруг вспоминает о том, что вся их поездка в Бэдлэндс как раз и состояла из этих переливчатых гитарных рифов и хрипловато-надрывных напевов.
И пускай музыка, так или иначе, но вплетена в работу Розенфилда, она все равно остается тем, что открывает его с какой-то совершенно новой стороны. Стороны, которую Альберт не каждому показывает.
Все эти модели гоночных болидов, мотоциклетный шлем, которые Дейл видел в квартире Розенфилда – это уже что-то более личное, уже менее очевидное, но, несомненно, определяющее. Раскрывающее Альберта с новой стороны. Да даже та футболка с логотипом NASA – Купер вдруг задумывается о том, какие еще тематические футболки есть у того. С логотипами любимых музыкальных групп? С героями фильмов или, быть может, комиксов? Теперь подобное не кажется чем-то сверхъестественным.
Со вчерашнего дня вообще много всего изменилось и как будто бы получило второе дыхание. Второй шанс?
Купер вдруг снова вспоминает о тех посланиях из печенек – и ему отчаянно хочется верить в то, что и в них есть смысл, что они были не просто так, а что-то наверняка значат.
И Дейл невольно хмурится в ответ на фразу Розенфилда о вере, глядя на того, наверное, чересчур внимательно и серьезно.
– Я бы не был столь категоричен, Альберт, – произносит Купер, а затем делает глоток кофе, замолкая на несколько мгновений, привычно оценивая его качество. Каждый раз это получается уже практически на автомате – а тем более в новых местах. Дейл одобрительно хмыкает, мысленно оценивая местный кофе на девять баллов из десяти (потому что нет предела совершенству), а затем продолжает: – Взять к примеру моего отца – в общем и целом, он человек достаточно прагматичного склада, в отличие от моей матери, которая верила в свойство сновидений так или иначе влиять на окружающую действительность. И я могу сказать, что у них были невероятно гармоничные отношения. Собственно, мы с отцом тоже хорошо ладим, несмотря на очевидную разницу мировосприятия. Так что, я не думаю, что с твоими родными возникнут какие-либо проблемы.
И потом, ты же веришь в мое мамбо-джамбо, разве не так? – чуть изогнув уголок губ к легкой улыбке, почти спрашивает Дейл, глядя на Альберта, когда тот откладывает в сторону перечницу.
И пускай эта вера несколько иного порядка и толка – немного не то, что подразумевает Розенфилд. Пускай эта вера не такая глобальная – однако от этого верой она быть не перестает, ведь так?
Что бы Альберт ни говорил, как бы ни отрицал наличие чего-то за пределами привычного человеческого понимания – уже тот факт, что он сейчас сидит напротив Купера, в Сиэтле, практически в процессе расследования дела Санты Клауса, говорит о многом. Розенфилду отнюдь не чужда вера – но он как будто бы всякий раз балансирует где-то между, не принимая очевидного до конца. Словно оставляя себе безопасное пространство адекватности. Царство науки и фактов – кажется, именно так Альберт когда-то назвал свою лабораторию?
Дейл чуть фыркает, вспоминая этот эпизод – тогда ему казалось, что Розенфилд собственноручно выпроводит его из своих владений, однако каким-то образом, но им удалось завершить это вскрытие. Куперу иногда до сих пор не верится, что с того их первого дела прошло столько времени.
Коротко вздохнув, Дейл тянется за сэндвичем и несколько секунд рассматривает его внимательным взглядом прежде, чем откусить – а затем, едва прожевав, смотрит на Розенфилда.
Его вдруг осеняет вопросом.
– И все же, Альберт, позволь поинтересоваться – неужели в детстве ты ни на секунду не задумался о существовании Санты и его реальности? Или же родители сразу предпочли избавить тебя от любого рода иллюзий?
Отредактировано Dale Cooper (2018-03-13 23:57:06)
x 60 x 3210There was a time
When the sun would
always shine
Now there’s a day
When the pain
just won’t go away
.
Dreams are made and broken
In my mind
Do you feel the same inside?
- Избавить от любого рода иллюзий? - медленно и задумчиво повторяет судмедэксперт, как-то отстранённо глядя на выглядывающий меж кусками хлеба край филе тунца. - Да, знаешь, это, пожалуй, самое точное описание того, что произошло. С иллюзиями в моём случае вообще как-то не сложилось, - сделав ещё укус и в достаточно степени прожевав его, Альберт поднимает на брюнета глаза. - Давай прикинем. Мою собаку пристрелил какой-то рецидивист, когда мне было четыре. Ты знал, что в теле взрослого добермана порядка 2 литров крови? Плюс-минус. При неудачном ранении они истекают кровью почти моментально. Знаешь, в чём ирония? У детей в подростковом возрасте - где-то от 12 до 16 лет - примерно столько же, - он вздыхает. - Разве что в маленькую Трикс не стреляли. Её затравили соседские дети, и когда она пыталась спастись от их издевательств и насмешек, её сбил пикап.
Розенфилд качает головой и снова откладывает сендвич, чтобы отдать предпочтение кофе. Аппетит у него, кажется, пропал и придётся заворачивать обильно усыпанный перцем тунец с собой навынос.
Кофе ещё не остыл, а вот рисунок листо-сердца на нём уже утратил прежние очертания и теперь больше походил на обычную пену, избавляя патанатома от неуместного ощущения легкомыслия. Возможно, пару мгновений назад оно ему бы и не помешало, но вопросы у Купера с утра пораньше больно серьёзные при том, что он очень слабо представляет себе, о чём говорит. Хотя.. Это упоминание матери заставляет Альберта сейчас слегка нахмуриться - он читал досье Бойскаута в первый же день после того, как тот вломился к нему в лабораторию и даже не побрезговал пожать руку прямо в перчатке. Это было так непривычно, что почти неправильно. До того Розенфилд не встречал никого, кто хотел бы работать с ним по собственной воле.
Конечно, именно он сам первым поднял тему родителей, так что отчасти приведение Дейлом в пример своих почти логично, но... Из сухих материалов досье сложно понять что-то полноценно, но даже по ним было понятно, что мать в жизни Купера играла огромную роль и её уход оставил заметный след. Поэтому Альберт высоко ценит это упоминание и сравнение, пусть оно и отдаёт некоторыми странными нотками - у них были невероятно гармоничные отношения. К чему бы это? Скорее всего, к тому, что он настолько осмелел, что уже почти начал принимать желаемое за действительное.
- Послушай, Купер.. - заговаривает он снова, обхватив небольшой сосуд обеими руками и почти сцепив пальцы в замок. - Я не хочу сказать, что у тебя жизнь была более лёгкой, а моя - полной испытаний, - Альберт даже мотает головой, чтобы подчеркнуть значимость своего утверждения. - Просто у всех всё было по-разному. В моей семье не праздновали и не празднуют Рождество никогда. Вопрос Санта-Клауса не стоял в принципе. Но это время традиционно считается семейным и сопровождается ощутимыми официальными выходными, которые Розенфилды успешно утилизируют, чтобы наконец-то собраться вместе. За небольшим исключением в лице тех, у кого серьёзная ненормированная работа - вроде меня и дяди Роланда. Он работает в медицине катастроф в Вашингтоне, поэтому увидеть его для них - настоящее чудо. Чего нельзя сказать обо мне, - патанатом фыркает и допивает кофе одним глотком, легонько звякая потом фарфором о фарфор, когда он ставит чашку обратно на блюдце. - Я, видишь ли, у нас единственный ненастоящий врач. Потому что все, кого надо было бы лечить, уже умерли...
Розенфилд опускает глаза и барабанит пальцами по столу, так что на пару мгновений между ними повисает не самая радужная тишина. И можно только возрадоваться тихонько про себя, что это - обычный рабочий завтрак, а вовсе не свидание, потому что Альберт в этом искусстве, совершенно очевидно, ужасен.
- Не знаю, зачем я это сказал. Прости, что испортил завтрак, - судя по тому, как едва хрипит его голос на следующей реплике, подобное признание даётся ему нелегко. Альберт тянет к себе пальто и сдвигается на диване. - Лучше попрошу официантов упаковать мой сендвич и покурю снаружи, пока ты спокойно поешь, хорошо?
x 70 x 16940On a ship with no anchor and no direction to go, |
+++
Seafret // Beauty on the Breeze
В интонациях и голосе Альберта, когда тот начинает говорить, как будто бы что-то меняется – не сильно, но вполне отчетливо. Дейл словно бы кожей чувствует это, оттого и невольно настораживается, внимательно глядя на Розенфилда.
И пока тот рассказывает, Купер автоматически пытается представить в своей голове, как бы мог выглядеть маленький четырехлетний Альберт – а затем все окрашивается в кроваво-красные оттенки, от которых по спине почти бегут мурашки. В какой-то степени это напоминает Дейлу его собственные сны, такие же резкие и хаотичные – с той кардинальной разницей, что это самая что ни на есть настоящая реальность. Реальность Розенфилда – то, что осталось в уже далеком прошлом, но все равно как будто бы расцветает сейчас перед глазами по новой.
Порой Купер удивляется силе и красочности своей собственной фантазии.
Сами подробности шокируют лишь отчасти, потому как в большей степени удивляет именно их подача, которая ничем не отличается от того, как если бы Альберт обсуждал сегодняшнюю погоду.
Дейл на секунду вздергивает брови – ладонь замирает на полпути к чашке с кофе, а потом осторожно и медленно опускается на стол возле нее. Купер чуть хмурится, дослушивая Розенфилда, и попутно краем глаза замечает, как официантка, что раскладывает салфетки позади Альберта, поднимает в их сторону чуть ошарашенный взгляд, заслышав кусок их диалога. Вырванный из контекста, тот наверняка звучит более чем странно.
А когда Розенфилд обхватывает свою чашку с кофе, Дейл чувствует практически рефлекторный позыв взять его ладони в свои и согреть – хоть Альберт и не выглядит так, словно действительно нуждается в какой-то поддержке. Едва ли он рассказал это все, чтобы таким образом вызвать к себе жалость.
Однако взять его за руки невыносимо хочется – совсем как сутки назад. Совсем как сегодня ночью – когда Розенфилд на самом деле нуждался в своего рода поддержке и участии. И вместо этого Купер делает глоток кофе из своей чашки, чтобы хоть чем-то занять свои пальцы. Однако вкуса напитка он отчего-то почти не чувствует.
В ответ на последнюю реплику Альберта Дейл коротко вздыхает и чуть качает головой, попутно отставляя чашку на блюдце – слишком аккуратно и осторожно, как будто бы пытаясь не создать лишнего шума. А затем, подняв взгляд на Рознефилда, он вдруг протягивает руку, накрывая своей ладонью запястье Альберта, пока тот еще не успел выйти из-за стола со своим пальто наперевес.
Это получается как будто бы по инерции – Дейл даже сначала и не понимает, что именно он сделал и насколько это вообще уместно здесь и сейчас. Но это все равно кажется неважным.
– Альберт, стой. Пожалуйста, – произносит Купер мягко, но настойчиво, глядя на Розенфилда сосредоточенно и внимательно. – Во-первых, ты не прав, и с моим аппетитом все в полном порядке – нужно очень постараться, чтобы меня его лишить, – Дейл коротко фыркает себе под нос и невольно чуть сильнее сжимает запястье Альберта. – И ты, несомненно, прав – все мы обладаем кардинально разным опытом, но именно в этом и смысл, разве нет? И только мы решаем делиться им с посторонними или нет – и то, что ты рассказываешь мне о своем опыте, совершенно не значит, что тем самым ты каким-то образом обесцениваешь мой. И у меня ни на секунду не возникло такой мысли. Совсем наоборот – я невероятно ценю то, что ты мне рассказал. На самом деле, я был бы не против послушать что-нибудь еще…
Эта фраза вырывается прежде, чем Дейл успевает задуматься над тем, что он произнес – но он ни на мгновение не жалеет о сказанном.
Чуть улыбнувшись уголком губ, Купер, наконец, решает отпустить запястье Розенфилда, но затем вдруг замирает, касаясь кончиками пальцев его ладони, словно спохватившись и что-то вспомнив.
– И да, Альберт, если ты действительно так уж сильно нуждаешься в дозе никотина, то тебе совершенно не обязательно идти одному – я могу составить тебе компанию и доесть свой сэндвич снаружи, – резонно отмечает Дейл, а затем добавляет, серьезно глядя на Розенфилда: – Конечно, если тебе на самом деле не нужно побыть одному – в таком случае я не буду настаивать.
Но, по правде говоря, мне бы не хотелось оставлять тебя, – почти произносит Купер, но вместо этого опускает взгляд на их с Альбертом ладони.
И сейчас, при свете утреннего солнца, это как будто бы кажется более реальным и весовым. По крайней мере, Дейлу хочется так верить.
– А что по поводу твоей ремарки про ненастоящего врача, – чуть тише произносит Купер после короткой паузы, так и глядя на их почти-сплетенные ладони. – Альберт, может быть, ты и не совсем врач – в том смысле, к которому привыкло большинство людей. Но назвать твою работу менее важной и значимой совершенно точно нельзя.
Отредактировано Dale Cooper (2018-03-21 00:00:38)
x 60 x 3210But now
I can't see the stars
A star is a thing I can't see
And now
I don't feel the same
To feel is a thing that can't be
- Нельзя или можно, это ты будешь обсуждать с Томасом Розенфилдом, главным кардиохирургом в Медицинском центре при Вашингтонском университете, - автоматически парирует Альберт, практически не подумав. Но потом всё же фыркает и отворачивается. - Или не будешь.
Всего парой минут назад Дейл остановил его полублагородный, полумалодушный порыв сбежать с места собственного преступления после выданной им тирады о своём прошлом. Он действительно не знает, зачем это сказал и как вообще умудрился - до того за ним не наблюдалось особого желания делиться с Купером чем-то из личного архива воспоминаний, тем более о таком глубоком детстве. Не после всего того, что между ними умудрилось скопиться уж точно, и тут такое. В каком-то определённом смысле, его собственном, это можно считать агрессией. Словесной, эмоциональной, своеобразной - выданной в формате повседневности, потому что для него все эти события произошли очень и очень много лет назад, стёрлись и обесцветились со временем, хоть и оставили после себя неосознаваемые им самим глубокие шрамы - например, с тех пор, вопреки всякой логике, Розенфилд совершенно не любит собак. И всё же.. всё же выданной в ответ на слегка провокационный - если вспоминать вчерашний выпад Филлипа - вопрос про Санту и детство. Желал ли Альберт таким образом "отбить" его, словно подачу в теннисе? Думал ли ошарашить подробностями и конкретикой, хоть слегка?
И пусть Дейл сколько угодно говорит, что надо сильно постараться, чтобы лишить его аппетита, Розенфилд-то имел в виду совершенно не это. Он говорил об атмосфере, о той лёгкости, пусть и искусственной, пусть временной и такой карикатурной на фоне их отчего-то чертовски сложных и неловких отношений, но всё же лёгкости, временной, случайно образовавшейся меж ними хотя бы на эти несколько солнечно-кофейных утренних минут. И вот её он разрушил своими словами, чёткими и конкретными, как движения скальпеля.
Альберт вздыхает. Он не умеет быть тактичным. Он не хочет быть тактичным. Чаще всего у него просто нет времени быть тактичным - весь этот так называемый такт и насаждаемые обязательные ритуалы приличия неэффективны и, как правило, бессмысленны. Они пускают пыль в глаза и создают какую-то видимость. Альберту не нужна никакая видимость, ему нужна истина, правда. Его задача - помочь найти убийцу, а не тратить время на вытирание чьих-то соплей или борьбу с чьей-то глупостью.
Таким он был на работе. И таким же он был и в обычной жизни, потому что... потому что вся его жизнь строилась вокруг Бюро, аутопсийной, криминалистики и прочих сопутствующих дисциплин. Возможно, он действительно, как и сказала тогда Элла, родился патологоанатомом. Эта профессия ведь требует особого характера и склада ума.
Но всё равно Купер останавливает его, положив ладонь на запястье. Снова этот неожиданный и очень близкий, практически нежный тактильный контакт. Розенфилд изо всех сил старается никак на это не реагировать - кроме совершенно очевидной реакции в виде исполнения сопутствующей контакту просьбы остаться, - он старается не допустить лишних и неуместных мыслей, потому что это просто контакт, безо всякой подоплёки. Он очень старается, хоть этот выпад с рассказом о своём прошлом и показывает, насколько тонок сейчас под ним лёд, насколько он устал стараться и выбит всеми этими сложными межличностными взаимосвязями из колеи.
Он старается, но, чёрт бы всё побрал, Куперу всё равно. И он добавляет ещё одно прикосновение - пальцы брюнета скользят в его ладонь, подкрепляя эту реплику про никотин и компанию, да так там и остаются.
Не без борьбы, но ему удаётся справиться с подступившим к горлу комком то ли обиды, то ли возмущения, то ли недостойного ни одного человека приступа жалости к себе. Ещё с минуту он смотрит на их соединённые руки, прижимая к себе второй под столом пальто, а потом зачем-то чуть сжав пальцы Дейла, всё же решается заговорить снова.
- Скорее всего, я буду жалеть об этом до конца своих дней, - медленно и как-то даже слишком размеренно говорит Альберт, словно боясь, что любая неосторожная интонация или повышение голоса разрушит его концентрацию и спокойствие окончательно. - Но ещё только около полутора суток назад ты со мной едва разговаривал, не заходя при этом дальше рабочих тем. После... - он ощутимо запинается и вынужден чуть мотнуть головой и набрать в лёгкие нового воздуха прежде чем продолжить. - Последние несколько месяцев мы весьма условно признавали существование друг друга. А теперь ты, - последняя передышка прежде чем выпалить, выдавить из себя мучающий его вопрос, игнорировать который можно, но на это уходит уж слишком много душевных сил. А это, разумеется, всегда чревато. - Держишь меня за руку, ночуешь у меня в номере и готов отказаться от чашки кофе, чтобы постоять рядом и подышать моими сигаретами. - Розенфилд отпускает пальцы Бойскаута и переворачивает руку ладонью вниз, а затем поднимает глаза. - Кой чёрт изменилось, Купер? Что произошло, и в чём подвох на этот раз?
Основываясь на своём предыдущем опыте, он совершенно не уверен, что хотел бы знать ответ. При этом ему отчасти интересно, способно ли это испортить брюнету аппетит.
But now
There can be no love
Love is a thing that can't be
And now
There can be no trust
Trust is a thing I can't see
x 70 x 16940Prove to me that you still feel it |
Кажется, Альберт даже передумывает уходить – по крайней мере, тот садится обратно за стол и больше не предпринимает никаких попыток сбежать.
Но потом Розенфилд начинает говорить – как будто бы нарочито медленно и размеренно, но с каждым его очередным словом Купер понимает, к чему именно тот клонит.
На секунду он в панике думает о том, что его рассекретили.
Дейл на самом деле ничего не может с собой поделать – если в процессе обычных интеракции с посторонними людьми тактильный контакт кажется чем-то привычным, то в случае с Альбертом он как будто бы приобретает оттенки чего-то необходимого; чего-то, что хочется повторять снова и снова.
Вопросы Розенфилда вполне закономерны, но Купер думает о том, как бы ответить на них так, чтобы не раскрыть истинную причину – пока что не раскрыть. Потому что Дейл не уверен в том, что сейчас подходящее время и место, как и не уверен в том, что это все воспримется именно так, как надо.
Купер чувствует, насколько же сильно сейчас стучит собственное сердце.
Дейл вдруг внезапно понимает, что ему жизненно необходимо занять чем-нибудь свои руки – он автоматически тянется за чайной ложкой в блюдце возле своей чашки с кофе, но та вдруг совершенно некстати выскальзывает из пальцев и оглушительно звенит по фарфору, да так, что Купер и сам невольно вздрагивает от неожиданности. На мгновение Дейлу кажется, что этот звук слышно на той стороне улицы.
Он спешно откладывает ложку на стол и коротко прочищает горло, поднимая взгляд на Альберта и попутно снова и снова прокручивая в голове его последнюю реплику.
Дейл как будто бы все еще чувствует прикосновение пальцев Розенфилда.
В чем подвох на этот раз?
И этой фразой Альберт как будто вытаскивает с дальней полки воспоминания, пронизанные февральскими холодами – сырыми и промозглыми. Дейл почти вздрагивает от холода, пробежавшего вдоль позвоночника – потому что как далеко ни задвигай эти воспоминания, до них все равно куда проще добраться, чем кажется.
Купер может только догадываться о том, насколько он смог вернуть доверие Розенфилда – если у него это вообще вышло. По крайней мере, ему самому хочется верить в то, что он порядком изменился с тех пор.
По правде говоря, вспоминая сейчас все это, Дейл не может с уверенностью сказать, что тогда, в феврале, он на самом деле был готов вернуться обратно к работе. Тогда это казалось своеобразной отдушиной и попыткой вновь обрести душевное равновесие после всего пережитого – но на деле Купер представлял собой клубок из скрытых опасений и параной, которые он сам то ли старательно не замечал, то ли упорно не признавал, убеждая самого себя в том, что все в порядке и под контролем.
Тогда в феврале, прося у Альберта помощи, он мог совершенно ничего не скрывать и не утаивать, рассказать все, как есть – но отчего-то Купер подумал, что лучше всего будет перестраховаться.
Сейчас же подобное кажется чем-то абсолютно немыслимым.
Тогда, в феврале, в нем как будто бы было что-то поломано – что-то, что он сам отказывался признавать. Судя по всему, именно это Дом и почувствовал – и именно поэтому у Купера так и не получилось самостоятельно совладать с тем, что пробралось в его нутро и едва ли не осталось там навсегда.
И именно поэтому случилось то, что случилось – то, вокруг чего они с Альбертом так до сих пор и ходят вокруг да около, пока что не в силах объясниться и разобраться.
Дейл часто задумывается о том, что если бы тогда с ним не было Розенфилда, то он бы практически стопроцентно был обречен. На что? Куперу порой страшно представить, на что. Первое время он с трудом мог отделаться от этого мерзкого ощущения присутствия внутри кого-то (чего-то?) чужеродного, которое так и норовит захватить полнейшую власть над твоим же собственным телом.
То, что спасло его – это любовь. Любовь Альберта.
С несколько секунд Дейл молча смотрит на Розенфилда, а затем, коротко улыбнувшись уголком губ, на секунду опускает взгляд, поправляя отложенную ранее в сторону ложку так, чтобы та лежала параллельно краю стола.
– Никакого подвоха нет, Альберт, – произносит, наконец, Купер. – Я знаю, что в прошлом уже однажды подорвал твое доверие, но после того случая я предпочитаю более не практиковать подобное. Просто я… – Дейл вдруг запинается почти так же, как и до этого Розенфилд, подбирая слова и переводя дыхание. – Отчасти не знал, как подступиться, отчасти как будто бы чего-то боялся. А эта вечеринка и то, что случилось после нее, словно все расставили по местам. И мне действительно очень не хватало тебя и общения с тобой. Возможно, эта поездка свалилась нам на голову как шанс наверстать все упущенное, – фыркает Дейл, а затем после короткой паузы добавляет: – Ты, кажется, вчера обмолвился о том, что обычно после чего-то подобного мы потом подолгу не контактировали в силу тех или иных причин. Так вот, на этот раз, Альберт, я отчего-то уверен в том, что ничего такого не последует… В конце концов, даже предсказание в печеньках намекнули на нечто похожее.
Breathe |
Отредактировано Dale Cooper (2018-03-21 00:24:25)
x 60 x 3210А в следующее мгновение происходит нечто такое, чего Розенфилд никогда не видел прежде и вообще не мог себе вообразить. Купер, надежда Бюро, любимчик Гордона Коула, специальный агент Дейл Купер теряется, запинается и смущается. Человек, у которого, кажется, готов ответ на что угодно, который, не моргнув глазом, готов поделиться самой интимной подробностью своей жизни с диктофоном, а потом передать запись секретарю для дешифровки, оказывается настолько неготов к его вопросам, что это выбивает из колеи и самого Розенфилда. Так, что тот почти накрывает ладонью пальцы брюнета, когда у того случается не вполне удачная стычка с чайной ложкой.
Его собственные пальцы вздрагивают, но патанатому всё же удаётся удержать их благодаря обострившейся из-за дискомфорта реакции. Видеть Дейла таким похоже на их вчерашние размышления о том, что будет, если Гордон и Филлип начнут ошибаться. Находчивый Бойскаут, которого не смутить, не задеть и не огорошить ничем, это что-то фундаментальное, что-то основополагающее наравне с верой в шефа и его правую руку, на чём строится его жидкая псевдонаучная ("псевдо" - из-за розы цвета небосвода) реальность. И вот Купер в который раз уже напоминает ему, хоть и неосознанно, о том, что он никакой не идол, не символ и не мессия - ему просто совершенно случайно выпала эта роль, потому что только он, похоже, обладает соответствующими качествами. Точно так же Альберту выпала роль его оберегать и, судя по всему, от себя в том числе.
Все эти несколько секунд установившейся после звона ложки тишины он разглядывает попеременно то лицо и плавные черты Купера, то его неспокойные руки, всё никак не оставляющие в покое столовый прибор. И только когда ложка укладывается строго параллельно краю стола, он поднимает голову. Но всё равно первое время упрямо молчит, то ли подбирая слова, то ли вообще не зная, что сказать. Альберт с ужасом понимает, что ему это нравится, потому что кажется чертовски милым и значимым, но вместе с тем и пугает, потому что даёт почву сомнениям с обеих сторон спектра.
Бойскаут наконец говорит, и говорит нечто лишь подливающее масла в огонь. Да я в жизни не поверю, что ты не знал, как подступиться или чего-то боялся. Чего-то такого, а не бестелесного, пахнущего кукурузой и мокрыми перьями, способного уместиться на самом кончике фитиля свечи.
Альберт нехотя мотает головой - это какая-то околесица. Чтобы Купер не знал, чтобы он боялся. Кому, чёрт возьми, как не ему, чуть ли не единственному из всего чёртового Бюро, знать, что Розенфилд на самом деле не кусается? И - в особенности - что он не укусит именно его? Впрочем... отчасти Купер прав, их последнее на тот момент взаимодействие началось, мягко говоря, не с той ноги - враньём и подозрениями в убийстве, обманным манёвром, благодаря которому они оказались ночью одни в глухом лесу и чуть там оба и не остались. Хотя, скорее при более неудачном раскладе остался бы там один он, а вот Дейл...
Он предпочитает не экстраполировать и даже не воображать чисто гипотетически, что стало бы с Дейлом и куда направил бы свои стопы тот, кто занял его тело, залив глаза абсолютной чернотой, тот, кто до сих пор временами являлся за ним в кошмарах. Порой ему даже кажется, что это вовсе даже не проекция его собственного воспалённого сознания, сохранившая в памяти все детали, но оно само оставило на нём свои частички, впиталось в кожу и теперь вползает в его сны, изматывая и подтачивая волю.
Есть, правда, ещё одно объяснение, почему эти "мне не хватало тебя" и "не знал, как подступиться" могли существовать в принципе и так долго соседствовать друг с другом. Что, если он помнил? Что, если он всё слышал, видел и знал? Тогда, разумеется, он бы совершенно не знал, что делать. Возможно, в подобной ситуации и сам Альберт бы не знал.
От этой мысли становится дискомфортно, почти страшно уже ему самому - он кажется себе уязвимым, слишком открытым, словно распятым на аутопсийном столе под пристальным взглядом в микроскопы. К счастью, он не успевает продумать эту мысль до конца и полностью погрузиться в эти ощущения. Потому что брюнет снова упоминает то дурацкое печенье, и Розенфилд против воли фыркает и усмехается.
- Бога ради, Купер, - вздохнув, он трёт свободной рукой глаз. - Эти печенья с предсказаниями - фальшивка, они даже не китайские. Это целиком западное изобретение, квинтэссенция расисткой натуры белого человека, склонной к стереотипированию, - на мгновение Розенфилд поднимает глаза к потолку, вспоминая доставшиеся им вчера строчки. - Только поднявшись вы поймёте, что действительно важно? Ты собирался куда-то подниматься? Ты действительно думаешь, что не в состоянии понять, что действительно важно, находясь внизу? Или вот это - скоро печаль закончится. Купер, - судмедэксперт опускает взгляд и смотрит на коллегу неожиданно серьёзно, - ты же не до конца наивный дурак, ты же понимаешь, что печаль, какой бы она ни была, никогда не закончится? Или как ты хочешь пришпандорить эти две фразы к нашим с тобой проблемам в коммуникации?
Мы просто не созданы друг для друга, что бы там ни говорил Фил. Он качает головой и глядит через витрину на улицу. На небе всё ещё ни облачка, жаль, что Башня находится сейчас относительно их в другой стороне. Вернее, не созданы для чего-то большего, кроме работы.
- Мы ведь толком не друзья, - задумчивым тоном, как часть оборванной мысли, всё ещё глядя на улицу, зачем-то ляпает он. - И даже не напарники.
x 70 x 16940Yes, I do believe |
Дейл и сам не может сдержать улыбки в ответ на слова Розенфилда о сомнительности предсказаний в китайских печеньках. Подобные реакции Альберта это уже что-то настолько привычное и закономерное, что без этого его уже попросту тяжело представить.
Это уже как некая устоявшаяся часть их рутины и большей части интеракций в целом – Купер обладает невероятной способностью ошарашивать какими-то подчас абсолютно немыслимыми фактами и теориями, а Розенфилд в свою очередь практически всегда реагирует на это с изрядной долей скептицизма, добавляя в этот коктейль из небылиц толику адекватности – именно так, как умеет только он и больше никто.
Это то, что идет по умолчанию – и потому, когда во все это привычное вплетаются такие деликатные моменты, как прикосновения или те же рассказы про детство, оно ощущается как-то совершенно иначе. Словно бы выделяется на общем фоне в виде ярких контрастных пятен – как мазки на картинах импрессионистов. Это – уже нечто куда более личное, находящееся на абсолютно другом уровне, окрашивающее все в совершенно иные оттенки. Оттенки, которые с каждым разом нравятся Дейлу все больше и больше, хоть и приходится себя сдерживать в тех или иных моментах.
Купер тихо хмыкает и на мгновение опускает взгляд, чтобы, наверное, в десятый раз поправить лежащую на столе чайную ложку.
Верить в предсказания из печенек это что-то сродни детской вере в того же Санту. Есть вещи, в которые ты просто веришь без всякого логического объяснения – либо же просто потому, что хочешь верить именно в это. Возможно, у Дейла как раз второй случай – и даже если Альберт не верит в эти предсказания, то его собственной веры с лихвой хватит на двоих.
Серьезность во взгляде Розенфилда ощущается почти на физическом уровне – он как будто бы понимает, о чем сейчас думает Купер. И он лишь коротко улыбается уголком губ в ответ на это. Возможно, иногда он действительно слишком уж сильно верит во все это – начиная от снов и заканчивая какими-то подчас необъяснимыми ощущениями и предчувствиями. Возможно, Дейла и правда можно назвать наивным дураком – однако редко, когда подобное подводило его. И если уж что-то подобное прокрадывалось в голову, то оно поселялось там надолго – а потом в конечном итоге лишь подтверждалось лишний раз на практике.
И когда Альберт вдруг обращает свой взгляд в сторону окна, Купер как будто бы знает, что тот пытается найти за крышами домов – поблескивающий в лучах солнца силуэт Спейс-Нидл, который уже менее чем за сутки успел стать уже чем-то очень привычным.
Дейл в очередной раз думает, что с ней не все так просто, как кажется на первый взгляд.
С несколько секунд они с Розенфилдом так и сидят в тишине, которая затем разбавляется звоном дверного колокольчика – очередные посетители, тоже решившие с самого утра нагрянуть в небольшую кофейню.
– Альберт, ты, должно быть, помнишь, что в тот период, когда мы с Уиндомом были напарниками, я проявлял по отношению к нему изрядную долю недоверия – о чем я тебе однажды и сказал. Как оказалось, мои опасения не были так уж беспочвенны, – невесело хмыкнув, произносит Дейл, снова глядя на Розенфилда. – Но даже поначалу, когда ничего, так сказать, не предвещало, я все равно считал тебя куда более подходящим и надежным напарником – даже несмотря на то, что сперва у нас с тобой было куда больше разногласий по части разницы наших идеологических убеждений, – улыбнувшись, продолжает Купер. – Считаю так и сейчас – пусть даже мы и не так часто в последнее время работаем вместе. Однако в тебе как напарнике я уверен более, чем на сто процентов. В конце концов, если бы не ты, то я был бы не я и точно не сидел бы тут… Так что я не был бы столь категоричен, Альберт. Мне кажется, мы отличная команда – и с этим странным делом о Санте мы обязательно разделаемся.
Дейл вдруг понимает, что ему нужно несколько секунд, чтобы перевести дыхание – воспоминания о Доме и о том, что там случилось, ожидаемо откликаются противным и липким холодком вдоль позвоночника, от которого ужасно хочется передернуть плечами, как при резком порыве сквозняка.
– И, по правде говоря, концепция дружбы была для меня всегда не то, чтобы очень уж недостижима, но… – задумчиво произносит Купер после небольшой паузы. – Я как будто бы всегда на протяжении всей своей жизни, перебывав в различных группах и коллективах, дружил одновременно со всеми и ни с кем. Как будто бы всегда находился вместе со всеми, но в то же время на некой дистанции. Но, мне кажется, с приходом в Бюро эта тенденция начала нарушаться, что не может не радовать, – улыбается Дейл, а затем добавляет:
– И все-таки, Альберт, я склонен думать, что эти предсказания попались нам именно здесь не зря. Так что, можешь по праву считать меня наивным дураком.
x 60 x 3210A golden silence
With the lights so low
An invitation that I’ll never know
Проклятье, я что, сказал это вслух? Альберт чуть ошарашено поворачивается к коллеге, когда слышит его ответ на то, что мгновениями раньше казалось ему лишь потоком собственных мыслей. Выходит, части того, что пришло ему в голову во время беседы о предсказаниях, удалось выбраться наружу, минуя все блоки и препоны. Похоже, ещё немного и в обществе Купера, дав волю чувствам, он совершенно потеряет возможность доверять себе. Вот, почему чувства и чрезмерная сентиментальность это плохо, почему они мешают и не только в работе, но и в обычном повседневном общении. Будь всё чуточку проще, будь он чуть холоднее и непрошибаемее, они бы уже давно позавтракали и занялись бы более полезным и насущным делом.
Конечно, в итоге слышать, что его Дейл считает куда более надёжным вариантом, нежели Уиндома, отчасти приятно. Отчасти.. всё это проходится поездом воспоминаний по всем тем душевным ранам, которые едва успели затянуться. Зря он это ляпнул, зря Дейл продолжил тему, бередя похороненные ощущения им обоим. Два идиота.
Альберт фыркает и отворачивается от окна - хотя бы здесь они стоят друг друга. В умении строить собственные отношения максимально криво, неосторожно и неловко. Это даже странно, как они умудряются при этом оставаться эффективной командой, а не заваливаться в постоянные стычки мировоззрений с выяснениями отношений.
Он говорит "если бы не ты", то он не был бы собой, и сначала судмедэксперт не понимает, к чему Дейл клонит, почему-то думая о каком-то другом смысле. Но потом до него доходит, что брюнет имеет в виду Дом и эту проклятую одержимость. Снова всё возвращается к этому моменту, снова паника подступает к горлу и с три секунды Альберт вглядывается в лицо коллеги, пытаясь понять, что тот знает, что он помнит, что всё это время пытается скрыть - есть ли вообще это что-то? Что он вынес оттуда, помимо смутной благодарности и некоторого ощущения обязанности Розенфилду, которое, впрочем, почти никогда не находит выхода - и слава богу.
Когда он думает, что сложные темы закончились и можно уже расслабиться, снова возвращаясь хотя бы мысленно к тому самому делу Санты, что им всё ещё предстоит пока решить, Купер заговаривает о дружбе. Они уже как-то заикались об этом - в прошлый раз Альберт, не совсем сдержавшись от не до конца пережитого шока и обиды, просил прекратить притворяться его другом. И Купер в тот раз ему ничего не ответил. Ничего. Вот, почему всё посыпалось, раскрошилось тонкой коркой февральского льда, а остатки развеялись подобно растворившемуся в солнечных лучах туману.
Альберт вспоминает гарь. Вспоминает жуткую тётку в платье зелёного бархата, хлопающие двери, выжженное на обоях слово, химический запах потушенной свечи и вонь палёной кожи. Вспоминает привкус собственной крови на губах и липкое чувство страха, вползающее в мысли вместе с невыносимо чётким осознанием, это - конец.
Дейл напротив него, окутанный ароматом кофе, присыпанный хлебными крошками и залитый теплом солнечного сиэтловского солнца Дейл напротив него улыбается, а Альберт уже, кажется, даже не слышит того, что он говорит. Оба раза. Оба раза это была его слабость - он заговаривал о дружбе тогда как ничего подобного ни десять месяцев назад, ни тем более сейчас не подразумевалось. И если в тот раз Купер смолчал, то теперь он чуть более популярно и, наверное, максимально деликатно, попытался объяснить Розенфилду, как сильно тот заблуждался.
Разве может Бойскаут не знать, что такое дружба? Быть далёким от этого понятия? С тем, как он бегал за Уиндомом или как играл в угадайку с Дайаной по четвергам? Альберт чуть было не попался в эту ловушку и даже не решился попытаться объяснить, что это такое, но вовремя спохватился. Вовремя ли? Как ещё красиво подтвердить кому-то теорию о том, что у их отношений нет какой-либо иной, кроме рабочей, подоплёки? Сказать, что вообще не знаком с концепцией дружбы, что ты вообще-то хорошо общается со всеми и ни с кем. Не выделяешь на общем фоне никого, несмотря даже на то, как сильно отличаются хотя бы его отношения с Дайаной и его же отношения с Дезмондом.
Альберт не столько слышит, сколько понимает, что Купер закончил свой монолог и закрывает глаза, натягивая на лицо улыбку. Она даже выходит у него не кривой, несмотря на то, что в открывшейся перспективе всё, произошедшее за последние сутки вызывает в нём нестерпимое желание помыться и сжечь надетый на него сейчас костюм. Продезинфицироваться от всего пережитого, от всего испытанного, от всех прикосновений и ощущений, от своих мыслей, от всей этой глупости, покрытой тошнотворным налётом романтики. Где-то глубоко он злится, но злится на себя, потому что попался снова. Потому что не Куперу не хватало его, это ему всё это время не хватало Дейла, и так отчаянно, что стоило шансу только представиться, он моментально сорвался. Злится, потому что печаль не то что не думала кончаться, она стала ещё глубже, ввинтилась сейчас в него этими безобидными словами ещё сильней.
- Да, конечно, - медленно выговаривает Розенфилд, не сразу открывая глаза. - Так или иначе, нам пора бы заняться делом, - он смотрит на часы, но скорее для проформы, потому что совершенно сейчас не в состоянии разглядеть циферблат и понять, сколько на самом деле времени. - Я всё же попрошу упаковать мне остатки сендвича и возьму ещё кофе. - Встав, он на мгновение оборачивается на Купера, чтобы максимально замаскировать своё бегство. - Эта мини-штука, что ты мне взял, была неплохой, но, судя по всему, день будет длинный, и кофеин мне понадобится. А ты доедай.
Почему, почему же этот раз так похож на прошлый? Почему и зачем они так и идут по этой спирали от дела к делу? От сближения к разочарованию, от загадки к загадке, от тепла к жгучей боли в месте соприкосновения.
И сколько ещё оборотов он сможет стерпеть?
The tears I cried
And the truth I denied myself
You know I fell for you
With my eyes wide shut
x 70 x 16940You’re the clearest sky in the darkest weather |
И Дейл еще много всего хотел бы сказать –
например, что он уже, кажется, тысячу лет ни с кем вот так не завтракал – чтобы солнце лилось через широкие окна, за стеклом туда-сюда сновал шумный город, а в воздухе разливался насыщенный запах кофе и свежей выпечки.
Что он уже очень давно ни с кем не засыпал и не просыпался вместе – а следом Купер вспоминает, что последний такой раз был в мотеле по пути в Бэдлэндс. Однако большую часть времени этот эпизод кажется каким-то зыбким и полуреальным – но он ведь был, разве не так?
Он был – Дейл уже рассматривал этот эпизод с разных углов и ракурсов после того, как оттенки их с Розенфилдом отношений пусть и не гласно, но сместились. И из раза в раз Купер лишь сильнее убеждался в том, насколько же был слеп к тому, что творилось под самым его носом – то, что хоть и старательно скрывалось Альбертом, но все равно так или иначе проявлялось в тех или иных моментах.
Уже одно то, что Розенфилд отправился с ним неизвестно куда искать неизвестно что, говорило об очень многом.
Дейл хотел бы сказать, что помнит все – одновременно и к сожалению, и к счастью.
Потому что осознавать каждый наносимый удар, каждое произнесенное слово, бессознательно, но все же причинять Альберту боль было невыносимо. Невыносимо от того, что ты ничего не можешь сделать, не можешь перехватить и вернуть обратно контроль, потому что внутри ты слишком сломлен и слаб – а иначе бы не попался в эту ловушку.
Но то, что случилось после –
В этот раз Купер был целиком и полностью уверен в том, что это не какой-то там зыбкий полуреальный сон, хоть и происходящее больше всего походило на самый страшный липкий и мутный кошмар. Оно до сих пор является ему во снах – только гораздо более искаженное, будто бы сотни раз отраженное в кривых зеркалах.
Но из раза, после всей этой круговерти из темноты разной степени интенсивности, после всех этих нарочито кричащих и искаженных до неузнаваемости образов – после всего этого каждый раз следует тот самый поцелуй, который как будто бы вытягивает его в реальность. Поцелуй, который кажется настолько реальным, что Куперу нужно как минимум полчаса, чтобы кое-как прийти в себя. Однако заснуть после такого он обычно просто не в состоянии.
Ему снится Альберт, который снова и снова в буквальном смысле выдирает его из-под носа у темноты. Выдирает одним единственно верным способом – с помощью любви. Такой любви, которой нипочем никакая даже самая зловещая и концентрированная темнота.
Иногда Дейл не может толком вздохнуть от ответного ощущения, которое словно переполняет его всего – он просыпается посреди ночи и до самого рассвета невидящим взглядом гипнотизирует потолок, пытаясь отдышаться, как от долгой пробежки.
Часто он думает о том, заслужил ли он вообще что-то подобное – и эти мысли подолгу роятся в голове, назойливо подтачивают изнутри, не давая думать ни о чем больше.
Порой Купер до смерти боится, что все это может рассыпаться – как часто рассыпалось до этого.
Он совершенно точно знает – они с Розенфилдом больше, чем просто коллеги или друзья. На самом деле, Дейл толком не знает, какое именно дать этому всему определение.
Что Купер знает и понимает совершенно точно, так это то, что прямо сейчас он хотел бы оказаться с Альбертом на смотровой площадке Спейс-Нидл – так, чтобы город был где-то далеко-далеко под их ногами, а они сами как будто бы были одни во всем мире.
Должно быть, Альберт действительно прав, и все эти предсказания из китайских печенек в самом деле полная ерунда – потому что он уже и так знает, что важно. Кто важен.
Но одновременно с этим в голове роятся десятки сомнений – и потому Купер позволяет тяжеловесной недосказанности в очередной раз повиснуть между ними. Дейл слышит ее в этой улыбке, с которой Розенфилд отвечает ему, прежде чем встать из-за стола и отойти к стойке за новой порцией кофе.
Он косится в сторону своего собственного сэндвича, понимая, что сейчас совершенно не способен есть – и потому просто допивает остатки своего уже остывшего кофе. Тот горчит чуть больше, чем того бы хотелось.
А уже спустя десять минут они уже сидят в такси, двигаясь в сторону участка – солнце нещадно слепит как будто бы со всех сторон, однако это никак не влияет на все более крепчающий мороз. В салоне одновременно пахнет сомнительным освежителем для воздуха и ароматным кофе, который Розенфилд взял с собой в стаканчике на вынос.
– Кстати говоря, Альберт, я хотел поинтересоваться, – начинает Купер спустя пару минут после того, как они сели в такси. – Будем ли мы придерживаться какой-либо конкретной тактике во время проведения допроса? Под тактикой я имею в виду распространенный метод «хороший коп – плохой коп», хоть я и несколько сомневаюсь в его эффективности. Или же будет действовать по ситуации?
Вы здесь » rebel key » What about us? » Sleepless In Seattle
<АКТИВ>
<ЭПИЗОД>
